Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Священника? А зачем тебе, негодяй, понадобился священник? Разве он вернет жизнь твоему брату, которого ты убил?
— Нет, нет, — крикнул Жозеф, — нет, я не убивал Паскаля, клянусь тебе на краю могилы.
— Да, ты не убивал своими руками, но ты не остановил убийц, а может быть, даже подтолкнул их на преступление. Тебе показалось мало его смерти, ты стрелял и в меня, и если бы не рука одного доброго человека, которая отвела от меня твою пулю, ты за один вечер стал бы братоубийцей вдвойне. Но знай, Каин, не я отомстила за все причиненное тобой зло: сам Господь Бог вложил в мои руки оружие!
— Как! — воскликнули в один голос Жозеф Пико и метр Жак. — Этот выстрел?..
— Да, это стреляла я, застав тебя за очередным преступлением. Вот так, Жозеф, храбрец, всегда похвалявшийся силой, само Провидение вынесло тебе приговор: ты умрешь от руки женщины.
— Мне теперь все равно, от чьей руки я приму смерть! Раз я умираю, значит, такова воля Божья. Женщина, умоляю тебя, дай мне возможность покаяться в грехах, помоги мне выпросить прощение у Бога! Прошу тебя, позови священника!
— А разве был священник около твоего брата в его последний час? Разве у твоего брата было время вручить свою душу Господу, когда те, кто был с тобой, убивали его у брода через Булонь? Нет, око за око, зуб за зуб! Умри же насильственной смертью без покаяния и отпущения грехов, так же как умер твой брат! И пусть все негодяи, — добавила она, обернувшись к метру Жаку, — пусть все бандиты, каким бы знаменем они ни прикрывались, пусть все, кто оставил после себя на нашей земле только смерть и разруху, пусть все они вместе с тобой отправятся прямо в ад!
— Женщина! — воскликнул метр Жак, которому удалось немного приподняться на локте. — Какое бы преступление он ни совершил, какое бы горе он вам ни причинил, вы не должны говорить таких слов. Простите его, чтобы простили и вас.
— Простили меня? Кто посмеет меня в чем-то обвинить?
— Тот, кого вы случайно свели в могилу, тот, кто был сражен пулей, которую вы предназначали вашему деверю, наконец, тот, кто говорит с вами сейчас. Я умираю от вашей руки, но не проклинаю вас, ибо считаю, что теперь человеку доброй воли ничего не остается, как отправиться на Небеса, чтобы посмотреть, имеет ли там трехцветная тряпка такое же значение, как на земле.
Вдова от удивления вскрикнула: от слов метра Жака ей стало не по себе.
Как догадался наш читатель, зная о намерениях двух сообщников, она дождалась Куртена; увидев, как он вошел в башню, по наружной галерее пробралась на плоскую крышу и оттуда выстрелила в деверя сквозь щель в потолке.
И мы знаем, что пуля попала в метра Жака, когда тот невольно прикрыл собой Куртена.
Как мы уже сказали, вдова сначала даже растерялась, когда поняла, что месть настигла другого.
Однако она тут же вспомнила о том, какие перед ней закоренелые бандиты.
— Ваши слова убедительны, но верится вам с трудом, — произнесла она, — когда я попала в одного, целясь в другого, разве не сразила вас пуля именно в тот миг, когда вы собирались совершить новое гнусное преступление? Разве я не спасла жизнь ни в чем не повинному человеку?
При ее словах бескровные губы метра Жака скривились в язвительной ухмылке; он повернулся в сторону Куртена, и его рука потянулась к рукоятке второго пистолета, который был засунут за пояс.
— Ах да, вы правы, — произнес он с дьявольской усмешкой. — Я о нем совсем забыл… Так вот, этот не повинный ни в чем человек, раз вы мне о нем напомнили, получит то, что ему причитается по заслугам; мне не хотелось бы умереть прежде чем я не закончу начатое дело.
— Метр Жак, не оскверняйте кровью свои последние минуты, как вы это делали всю свою жизнь! — воскликнула вдова, вставая между Куртеном и шуаном. — Я вам этого не позволю.
И она навела на метра Жака штык своего ружья.
— Хорошо, — сказал метр Жак, словно согласившись с ней, — если Господь подарит мне время и силы, я расскажу вам все, что знаю об этих двух мерзавцах, которых вы считаете невинными овечками. Пусть Куртен пока поживет, но взамен, чтобы заслужить отпущение грехов, которое я вам только что дал, вы должны простить вашего несчастного деверя… Разве вы не слышите его предсмертный хрип? Еще каких-то десять минут, и уже будет поздно.
— Нет, нет, никогда! — глухим голосом повторила вдова.
Между тем угасал не только голос Жозефа Пико, но и его предсмертный хрип. Из последних сил он по-прежнему взывал к милосердию невестки.
— Просить надо Бога, а не меня, — промолвила она.
— Нет, — ответил умирающий, покачав головой, — нет, я не могу обратиться с мольбой к Богу, пока на мне лежит ваше проклятие.
— Тогда обратись к своему брату и попроси у него прощения.
— Мой брат… — прошептал Жозеф, прикрыв глаза, словно увидел перед собой ужасный призрак, — мой брат! Я скоро увижу его, скоро я окажусь с ним лицом к лицу!
И рукой он попытался оттолкнуть от себя окровавленный призрак, который, как ему показалось, потянул его за собой.
Затем едва слышным голосом он прошептал:
— Брат… брат… почему ты отворачиваешься, когда я обращаюсь к тебе с мольбой? Паскаль, именем нашей матери, позволь мне обнять твои колени! Вспомни, как мы вместе плакали в детстве, которое те первые синие сделали таким ужасным. Прости меня за то, что я свернул на кривую дорожку, уготованную нашим отцом для нас двоих. Увы! Я тогда не знал, что когда-нибудь мы встретимся врагами! Боже мой, ты не отвечаешь мне, Паскаль! Ты по-прежнему отворачиваешься от меня… О! Мое бедное дитя, мой бедный маленький Луи, я тебя больше никогда не увижу! — продолжал шуан. — Умоляй своего дядю, умоляй его за меня! Он любил тебя как собственного сына, попроси его от имени твоего умирающего отца, чтобы он позволил мне предстать перед Богом раскаявшимся грешником… Ах, брат, — прошептал он почти в экстазе с сиявшим от радости лицом, — ты смилостивился надо мной… ты прощаешь меня… ты протягиваешь руку ребенку… Боже, теперь ты можешь принять мою душу, мой брат простил меня!
И он повалился на землю, с которой приподнялся в предсмертной агонии, чтобы протянуть руки к призраку.
Пока Жозеф говорил, дышавшее ненавистью и жаждой мщенья лицо вдовы постепенно прояснялось. А когда Жозеф упомянул имя своего сына, которого бедный Паскаль любил как родное дитя, на ресницах Марианны блеснула слеза. И наконец, когда при свете факела она увидела, что на лице умиравшего словно отразилось какое-то неземное сияние, она упала перед ним на колени и, сжав руку раненого, произнесла:
— Я верю тебе, Жозеф. Господь открывает глаза умирающему, чтобы представить его взору бесконечные небесные просторы. Как Паскаль простил тебя, так и я прощаю. Как он забыл, так и я забыла все причиненное тобой зло, чтобы помнить только о том, что ты был его братом. Брат Паскаля, уходи с миром!
