Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— О! — продолжал лейтенант. — Моя красавица, неужели вас так разгневал какой-то несчастный поцелуй?
— А что тут удивительного? Уж не думаете ли вы, что, если перед вами бедная крестьянская девушка, вы можете безнаказанно ее оскорблять?
— «Безнаказанно оскорблять»! Э, каково сказано, — заметил младший лейтенант, — и нам еще говорят, что мы в диком краю!
— А знаете ли вы, — сказал лейтенант, — что я хочу сейчас сделать?
— Что?
— Арестовать вас по подозрению в совершении преступления и отпустить только в том случае, если вы мне заплатите выкуп.
— Какой еще выкуп?
— Тот, в котором вы мне отказали: поцелуй.
— Я не могу вам этого разрешить — ведь вы не приходитесь мне ни родственником, ни братом, ни мужем.
— Так, значит, никто, кроме них, не имеет права прикоснуться губами к вашим свежим щечкам?
— Несомненно.
— А почему?
— Потому что я не могу нарушить долг.
— Ваш долг! О! Вы шутите!
— Неужели вы считаете, что только вам дано выполнять свой долг, а другие на это неспособны?.. Вот (Берта попробовала улыбнуться) если, к примеру, я бы спросила, как зовут того человека, которого вы собираетесь арестовать, разве вы бы мне назвали его?
— Честное слово, — ответил молодой офицер, — в этом я не вижу нарушения долга, и вы можете узнать его имя.
— Ну, раз так, назовите его.
— О! Тогда… Честное слово, я так растерян! Ваши глаза сводят меня с ума, ради них я готов пойти на все. Если вы так настаиваете, если вы настолько любопытны, насколько я слабоволен, пусть будет по-вашему: я изменю родине и назову имя этого человека, но лишь при одном условии; взамен я вас поцелую!
Чувствуя сердцем, что Мишелю грозит смертельная опасность, охваченная страхом за его судьбу, забыв про всякую осторожность, со свойственной ей горячностью, даже не задумавшись о том, что ее настойчивость может показаться подозрительной лейтенанту, Берта неожиданно подставила щеку для поцелуя.
Офицер тут же запечатлел на ее бледной щеке два звонких поцелуя.
— Услуга за услугу, — сказал он, не в силах сдержать улыбку, — вот вам имя того человека, которого мы идем арестовывать: господин де Венсе.
Отступив на шаг, Берта взглянула с недоумением на офицера.
— Поспешим в дорогу! — сказал лейтенант. — Я найду у мэра то, что мне не удалось найти здесь.
Затем, обернувшись к Берте, офицер добавил:
— Ах! Какого бы проводника он мне ни предоставил, он не сможет быть для меня столь приятным, как вы, прелестное дитя!
И он галантно вздохнул.
Обратившись к солдатам, офицер приказал:
— Эй, скорее в путь!
Младший лейтенант и несколько солдат, вошедших в дом следом за офицером, вышли, чтобы занять свое место в строю.
Офицер попросил спичку, чтобы зажечь сигару. Берта принялась искать спички на каминной плите. Подождав несколько секунд, офицер вытащил из кармана клочок бумаги, зажег его над лампой; Берта, следившая за каждым жестом офицера, взглянула на бумагу, которая уже сворачивалась от огня, и отчетливо увидела на пожелтевшем изгибе имя Мишеля.
«Ах! Так я и знала, — подумала девушка, — он мне солгал! Да, они идут арестовывать Мишеля!»
Офицер небрежно бросил на пол полуобгоревший листок бумаги, и Берта тут же наступила на него ногой; ее волнение было настолько велико, что офицер не замедлил этим воспользоваться и поцеловал ее во второй раз.
Затем, в ту минуту, когда она обернулась к нему, офицер произнес, поднеся палец к губам:
— Тише! Вы не крестьянка. Раз уж вам необходимо скрываться, следите получше за собой. Вы пропадете, если так же плохо станете разыгрывать из себя простую крестьянскую девушку перед теми, кто вас разыскивает! У меня же такого задания нет.
И с этими словами он быстро выбежал из комнаты, опасаясь, по всей видимости, за себя.
Не дожидаясь, пока за ним захлопнется дверь, Берта схватила обгоревший клочок бумаги.
В ее руках был донос, направленный Куртеном в Нант с крестьянином, которому он доверился, а тот доставил его, чтобы не ехать слишком далеко, на первый попавшийся ему на пути пост, находившийся в соседней с Сен-Фильбером деревне Сен-Мартен.
На бумаге сохранились несколько строчек, написанных рукой мэра Ла-Ложери, так что у Берты не осталось сомнений в том, зачем направлялся отряд в Ла-Банлёвр.
Голова Берты пошла кругом: если приговор, вынесенный молодому человеку, солдаты приведут в исполнение, а доказательством тому служили шутки младшего лейтенанта, не пройдет и двух часов, как Мишеля не будет в живых; представив себе, как он будет лежать на земле с простреленной грудью в луже собственной крови, Берта совсем потеряла голову.
— Где Жан Уллье? — крикнула она, обращаясь к старой хозяйке постоялого двора.
— Жан Уллье? — переспросила старая женщина, с недоумением взглянув на девушку. — Я не понимаю, что вы этим хотите сказать.
— Я вас спрашиваю, где Жан Уллье?
— А разве Жан Уллье не умер? — ответила мамаша Шомпре.
— А куда же тогда отправилась ваша дочь?
— Бог мой, да я не знаю, моя дочь никогда мне не говорит, куда идет; она в таком возрасте, что может сама отвечать за свои поступки.
Берта вспомнила о доме Пико; однако если ее предположения не оправдаются, она потеряет целый час.
И этот час мог стоить Мишелю жизни.
— Когда она вернется, а это будет скоро, — продолжила Берта, — передайте ей, что я не смогла сразу поехать в известном ей направлении, но постараюсь добраться туда еще до рассвета.
Побежав на конюшню, девушка надела уздечку, вскочила в седло и стремительно выехала со двора. Ударяя по бокам лошади хлыстом, она заставила ее перейти если не на галоп, то, по крайней мере, на рысь, чтобы опередить солдат хотя бы на полчаса.
Пересекая площадь Сен-Фильбера, она услышала справа от моста шум, производимый удалявшимся воинским подразделением.
Оглянувшись по сторонам, Берта свернула в узкую улочку, выехала за пределы деревни, направила лошадь в реку, перебралась на другой берег Булони и выехала на дорогу немного выше Машкульского леса.
XXVI
РАНЕНАЯ ВОЛЧИЦА
К счастью, Берте досталось более выносливое животное, чем можно было бы предположить вначале. Когда невысокая бретонская лошадка скучала на конюшне, у нее был усталый и понурый вид, что делало ее похожей на местных жителей, однако, так же как и крестьяне во время работы, лошадка преобразилась и с каждой минутой убыстряла свой бег; раздувая ноздри, она вскоре перешла на галоп и, словно птица, летела вперед с развевающейся на ветру гривою, оставляя позади холмы и долины, рощи и леса, в то время как пригнувшейся к ее шее Берте оставалось только задавать ей направление, отпустив поводья и не переставая хлестать по бокам хлыстом.
