Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
Но Неоптолем не успел спросить Гелена об этом новом странном обстоятельстве. Троянец круто остановился и, посветив факелом, указал вперед:
— Смотри, царь! Вот как раз и яма впереди. К счастью, совсем не широкая. Я перескочу и отойду, чтобы тебе на меня не наткнуться. Ну, давай за мной!
Рыжее пятно факела метнулось вперед, свет скользнул по горбатому своду, затем, как показалось на миг Неоптолему, высветил что-то похожее на толстые прутья решетки, которая находилась где-то впереди, в глубине прохода.
— Это еще что? — успел подумать юноша, легким прыжком перелетая через темное отверстие.
В следующий миг, в тот миг, когда правая нога юноши коснулась пола, раздался громкий скрежещущий звук, точно железо резко и остро скользнуло по железу. Ногу Неоптолема, а затем все тело, и все сознание, и все существо пронзила внезапная чудовищная боль. Сперва был удар, одновременно с ним глухой хруст сломанной кости, и уже будто издали, из затмившего сознание безумия, юноша услышал свой короткий, страшный крик.
Потом был обморок, скорее всего, недолгий — боль была слишком сильна, чтобы подарить спасительное беспамятство надолго. Открыв глаза, юноша увидел каменный пол прямо возле своего лица и скорее догадался, чем почувствовал, что лежит, согнувшись дугой, в самой неловкой позе, своим неестественно скрюченным телом огибая какой-то торчащий из пола предмет, а его правая нога, коленом прижатая к животу, торчит меж двух железных дуг — верхушки этого самого предмета, намертво ее сжавшего. Толстые шипы, хищные зубы железной пасти, глубоко впивались в щиколотку, и тонкие ручейки крови, вытекая из-под них, змеясь по темным плитам, подбирались уже к самому лицу юноши.
— Капкан! — вместе с безумной, непрекращающейся болью, от которой все тело сотрясали жестокие судороги, вошла в сознание столь же безумная мысль.
Он слыхал и прежде о капканах, которые бывают во всяких потайных ходах, но ахейцы нечасто прибегали к таким приспособлениям для защиты своих сокровищ — капканы ставили в лесу, на волков и пантер. Мысль о такой ловушке в подземном проходе даже не могла прийти в голову Неоптолему. Впрочем, почему же — могла, если бы… Если бы не уверенность Гелена!
Еще не осознавая до конца непоправимости происшедшего, силясь только справиться с мучительными судорогами, юноша приподнял голову и огляделся, до крови закусывая губу, чтобы вновь не закричать.
Гелен был рядом — он стоял в глубине прохода, возле той самой железной решетки, что мелькнула в свете факела, когда Неоптолем прыгал. Лицо троянца было спокойно, и не просто спокойно — в нем читалось ясное облегчение и удовлетворение…
Несколько мгновений Неоптолем смотрел на прорицателя. Он не проронил ни слова, уже почти до конца понимая, ЧТО все это означает, но еще пытаясь надеяться на чудо, на то, что сейчас этот человек, которому он так отчаянно поверил, кинется ему на помощь… Неоптолем ясно видел мощь ловушки, видел он и то, что его нога сломана, передавлена толстыми дугами. Но если Гелен не знал об этом капкане, то он… Нет, даже и думать об этом глупо — на лице троянца появилась легкая улыбка: он явно понимал, какая надежда тлеет в душе пойманного им в ловушку царя!
Глухо рыча, опираясь на руки, Неоптолем привстал и сел, согнув левую ногу и ощущая, что боль перемещается из правой ноги в спину и в голову, становясь еще мучительнее, а раздавленная, распухающая на глазах правая нога с каждым мгновением все больше теряет чувствительность.
— Для чего ты это сделал? — вытолкнул он из горла непослушные слова, переставая узнавать свой голос — в нем была только боль и ярость.
— Для чего ты это сделал? — проговорил Неоптолем, переставая узнавать свой голос
— Ты — мужественный человек, приятно смотреть! — воскликнул Гелен, не погасив своей страшной улыбки. — Я же понимаю, как это больно. Но у меня не было выбора, ты уж прости меня, царь! Боюсь, ты останешься хромым на всю жизнь, ну, и придется потерпеть некоторое время…
— Что тебе нужно? — юноша говорил, прикидывая, сумеет ли метнуть меч в троянца так, чтобы наверняка попасть в грудь или в голову. — Чего ты от меня хочешь?
Гелен внимательно посмотрел на сжавшиеся в кулаки пальцы царя, на торчащую вертикально рукоять его меча и отошел шага на три в глубь прохода, став почти вплотную к решетке.
— Я тебе все объясню, Неоптолем. Только убить меня не пытайся. Я понимаю, что ты готов умереть в этих тисках, лишь бы отомстить мне. Но ведь тогда и Андромаха может погибнуть — вдруг твои отец с Гектором опоздают? Видишь ли, все и впрямь почти так, как я тебе рассказал. Но дело в том, что моя цель — стать мужем Андромахи и царем здесь, в Эпире. То есть, наконец, взять то, что у меня много лет назад отняли, вот и все. С тобой я бы без труда справился, но тут вдруг открылось, что сюда плывут два великих героя, которые мне уж никак не по зубам. А останавливаться было поздно. И я решил воспользоваться этим проходом в сокровищницу храма.
— Так этот проход не ведет во дворец?! — прохрипел Неоптолем.
— Нет, конечно. Вот за этой решеткой — помещение, в котором уже лет двести жрецы Посейдона прячут богатства, которые считают главным достоянием храма — тут и богатые жертвы, и, как я слышал, золото и драгоценности, когда-то отбитые у морских разбойников, пожалованные храму за то, что молитвы жрецов помогли мореходам одолеть врагов… Ключ я, признаюсь, стащил — жрец этого не знает, он мне слишком верит, старый дуралей! А капкан был среди этих самых сокровищ. У вас таких не делают — это либо египетская, либо персидская вещица. Из него и медведь не вырвется, а разжать его зубы из людей смог бы разве что твой богоравный отец! Я намертво вделал его в пол, прибив железными скобами, да еще цепью приковал к стене, так что ты из него не уйдешь. Но, как и любую железяку, его можно распилить! Я это сделаю, как только мои условия будут выполнены. И произойдет это, едва только корабль Гектора причалит в здешней гавани.
Неоптолем сделал над собой невероятное усилие и попытался рассмеяться, хотя гримаса, исказившая при этом его лицо, никак не сошла бы за улыбку.
— Ты что, уж ползучий, думаешь, будто два великих героя примут твои условия, даже если от них будет зависеть моя жизнь? — выдохнул юноша.
— Примут, само собою. Я слишком хорошо знаю моего братца Гектора. Он ни разу в жизни не нарушал данного слова, и, уверен, никогда его не нарушит. Ахилл, как я понимаю, такой же. И ему, безусловно, дорога твоя жизнь. Уж всяко дороже жены брата и Эпирского царства, к которому он не имеет никакого отношения! Ну, а Гектору, конечно, всего дороже Астианакс. Так вот, представь: маленький сын царя Трои и ты, сын Ахилла, вы оба в моих руках, и жизнь ваша не потянет, если я захочу, даже на медную пластинку! Я ставлю условие Гектору: он соглашается отдать мне в жены Андромаху, которая и так уже ему изменила, став твоей женой и царицей, а значит, не может быть дорога по прежнему… Я женюсь на ней, становлюсь царем Эпира и вечным, верным союзником Трои — еще бы нет! А взамен Гектор забирает своего сыночка, целого и невредимого, а Ахилл забирает тебя, немножко не совсем целого, но вполне живого! Если Гектор и начнет колебаться, то уж Ахилл потребует от него решить все это поскорее — он ведь узнает, в каком положении его первенец, как быстро он может погибнуть, если они не примут мои условия. И вот — они клянутся, я возвращаю им сыновей, а Андромаха идет со мной к алтарю! Это все было бы безумием, если бы, еще раз повторяю, я не знал Гектора и его идиотской верности слову.
