Розмэри Сатклиф - Песнь меча
— Госпожа, я Бьярни с корабля Хериольфа Купца, который стоит сейчас в вашей гавани. Мне сказали, что здесь я найду того, кто владеет знаниями и настолько добр, чтобы вылечить рану на лапе моего пса, которую он получил пять дней назад, — он с тревогой посмотрел на нее. — Это хороший пес, он дорог мне.
— Как и большинство собак тем, кто их любит, — ответила леди Од и погладила голову пятнистой гончей. Затем она повернулась к женщине за ткацким станком:
— Мергуд, оставь работу, тут понадобится твое врачевание.
Женщина выпустила из рук челнок и подошла к очагу, опустившись на колени рядом с Хунином.
— Покажи-ка мне, — сказала она с легким напевным акцентом, выдававшим чужестранку.
Бьярни держал Хунина за ошейник, с тревогой наблюдая, как она достала из-за пояса небольшой нож и разрезала перепачканные тряпки на лапе пса. Хунин заскулил и хотел отдернуть лапу, но даже не пытался укусить, словно зная, что ему не причинят вреда.
Когда последние тряпки были сняты, Мергуд глубоко вздохнула при виде изуродованной лапы, красной и опухшей, с отвратительным мокрым месивом вместо двух средних пальцев. Она взяла Хунина за подбородок и притянула к себе, чтобы посмотреть ему в глаза:
— Боже мой, как тебе не повезло, — сказала она псу, а потом Бьярни, — держи его крепче, я принесу мазь.
Поднявшись, она исчезла за дверью, под разноцветной завесой, украшавшей стены комнаты.
К ее возвращению все остальные подошли ближе, чтобы посмотреть на пса. Трое детей тоже вошли в комнату, младшая все еще прижимала к себе полосатого котенка; и даже леди Од отложила шитье и наклонилась вперед, чтобы лучше видеть.
— Кто это сделал? — спросила она, когда Мергуд снова опустилась на колени, положив на пол целебные снадобья. Она взяла кувшин с водой, и стала промывать ноющую рану Хунина.
— Онунд Деревянная нога, — ответил Бьярни.
— Неужели? Онунд Деревянная нога? Пес гнался за его оленем?
— В Барре мало оленей.
— Тогда почему?
Минуту Бьярни молчал, а потом стал объяснять подробно:
— Там была девушка…
— Она тебе нравилась? — спросила леди Од, нахмурившись.
— Нет. Я ей нравился, и мне надоело делать вид, будто я этого не замечаю… Был свадебный пир Онунда, и мы танцевали…
Он задумался, почему, ради всех богов Асгарда[44], он решил рассказать эту запутанную и неприглядную историю незнакомой женщине. Неужели только потому, что она попросила? Но он продолжил, пытаясь расставить все по местам и быть честным.
— Она выбежала ко мне из круга танцующих девушек и хотела увлечь за собой. Я был пьян, наверное. Я оттолкнул ее к стоявшему рядом парню, а сам схватил другую девушку и стал с ней танцевать. А та девушка была дочерью жреца Одина. Потом, как мне кажется, она оклеветала меня перед своим отцом. Была гроза, и, по-моему, она внушила ему, что Повелитель грома разгневался, потому что мы не принесли ему жертву — Одину и Фригг достались черный баран и белый ягненок, как и полагается на свадьбе, — и он потребовал себе черного пса.
Тут Бьярни запнулся и умолк; дальше история становилась совсем запутанной, но, начав, он должен был довести рассказ до конца.
Мергуд закончила промывать лапу Хунина и втирала в рану вонючую зеленую мазь.
— Плохая девушка, — сказал ребенок, обращаясь к рыжему котенку у него на руках. Казалось, она прекрасно понимала, о чем идет речь.
Бьярни глубоко вздохнул и продолжил:
— Затем, когда мы проводили невесту к Онунду, жрец пришел за Хунином — моей собакой — чтобы принести его в жертву. Началась драка. Онунд вышел с мечом, чтобы во всем разобраться. Он сделал это с Хунином, чтобы побыстрее разрешить спор.
— Да, Онунд Деревянная нога никогда не тратил время на раздумья, — сказала леди Од, как будто размышляя вслух, и обратилась к Бьярни:
— А что потом?
— Ничего, госпожа. Вы спросили меня, почему он это сделал, и я рассказал.
— А теперь я спрашиваю тебя, что случилось потом. Расскажи, как вы двое, грязные и вымокшие, очутились у моего порога.
— Онунд велел мне покинуть Барру. Я верно служил ему два года. Он сам так сказал, и с честью освободил меня от службы, чтобы я нашел себе другого хозяина. Хериольф Купец был тогда в нашей гавани.
Он махнул рукой в знак того, что закончил рассказ. А потом добавил:
— Хериольф сказал, что после той ночи мне недолго оставалось бы жить на Барре.
— Думаю, Хериольф Купец прав, — тихо сказала Од.
Мергуд перевязывала лапу Хунина чистыми льняными полосками.
— Гроа, — позвала она старшую из трех девочек, — принеси немного молока и склянку с зелеными каплями от жара.
Девочка встала и проскользнула во внутреннюю дверь. Когда она вернулась, Мергуд прочно закрепила повязку. Она вытащила деревянную пробку из склянки и принюхалась, потом налила несколько капель в молоко и поставила под нос Хунина.
— Пей, темный брат.
Хунин помедлил с минуту, потом тронул молоко языком и, почувствовав его вкус, окунул морду в миску и вылакал все дочиста.
— Это собьет жар, — объяснила женщина, положив руку на голову псу. — Приведи его ко мне завтра.
Потом, как будто вспомнив что-то, она посмотрела на леди Од, которая вновь принялась зашивать накидку.
— Вы разрешите?
— Разве я не все тебе разрешаю? — сказала госпожа. — Как одна королева другой.
Очевидно, это старая шутка, и Бьярни задумался, что бы она могла значить.
Мужчины часто обменивались шуточками, понятными только им, но он не знал, что и у женщин такое бывает.
Во дворе послышались тяжелые шаги, и кто-то ввалился в комнату, как медведь. Обернувшись, Бьярни увидел высокого человека, с широкими плечами и небольшим брюшком и, хотя сложно было разглядеть сквозь бьющий в глаза свет заходящего солнца, с грубыми чертами лица и уродливым, сломанным носом, на который свисала копна огненно-рыжих волос — не таких темных, как у Онунда, а яркого, горячего цвета расплавленного железа.
Бьярни понял, что перед ним Рыжий Торштен, предводитель великого флота и хозяин многих островов, наводящий ужас на жителей материка.
Он переступил порог и заворчал:
— Этот сукин сын Кадир опять выпустил племенную кобылу.
Его матушка обрезала нитку маленьким ножом, висящим у нее на поясе, и подняла тяжелые складки волчьей шкуры, крытой толстой красной тканью.
— Неужели? Не сомневаюсь, что Эрп все уладит… Смотри, я зашила твою накидку.
Тяжело ступая, он подошел к очагу, чтобы взять накидку, и его рука, словно молот Тора, опустилась ей на плечо в знак благодарности.
А Гроа, старшая из трех девочек, стоя с пустой миской из-под молока в руках, подумала, что о незнакомце все забыли, и затараторила:
