Розмэри Сатклиф - Песнь меча
Но голос Асмунда заглушил его слова:
— Тор Громовержец разгневался за то, что сегодня на его алтаре не было праздничных жертв. Он требует жизнь этого черного пса!
— На свадебных пирах не приносят жертву Тору, — ответил Онунд.
Слюна текла по бороде жреца, и вновь ударил гром, хотя не так сильно, как раньше.
— Слышишь в небе его молот? Кто мы, чтобы сомневаться в требованиях Повелителя грома?
— Если это требование его, а не жреца, — вкрадчиво сказал Онунд. Они смотрели друг другу в глаза, оценивая, чья воля окажется сильнее.
Еще один раскат грома унесся к западу, в открытое море.
И Асмунд, чувствуя, как теряет власть, удивленно возопил:
— Бог говорит устами жреца, это надо сделать и немедленно, чтобы умилостивить его…
И вдруг его правая рука, скрытая в складках накидки, взметнулась вверх, сжимая священный кинжал. Он указал им на плоский печной камень у очага.
Бьярни, со скрученными за спиной руками, отчаянно кричал:
— Жертва должна быть добровольной! А он этого не хочет — посмотрите на него — и я тоже! Я убью вас за него. Я убью любого за него…
— А с Тором ты тоже готов сразиться? — пронзительно крикнул Асмунд.
— Этого хочет не Тор, а ты, выпив слишком много священного нектара, и ты знаешь почему…
Бьярни испугался, что гнев Повелителя грома испепелит его на месте, но все же он был уверен в своей правоте: ему противостоит только Асмунд, со слюнявой бородой, полный злобы, которую разожгла его дочь.
Голос Онунда вновь заставил их умолкнуть.
— Есть один способ быстро положить этому конец, — и он направился своей жесткой, раскачивающейся походкой через зал туда, где Хунин, полузадушенный веревками, все еще бился в руках прислужников. Бьярни видел, как пламя осветило клинок в руке Онунда, и, не веря своим глазам, почувствовал, как ужас сжал сердце.
Кто-то взревел:
— Нет! Нет!
Это был его голос — жуткий вопль. А потом, сквозь смятение и ужас, до него донеслись слова Онунда:
— Все кончено! Отпустите его, отпустите их обоих!
В одно мгновение Бьярни и Хунин припали друг к другу; пес вдруг затих, уткнувшись мордой в хозяина, и кровь шла из его левой лапы, на которой не хватало двух средних пальцев.
— Ты искалечил моего пса! — закричал Бьярни, метнув свирепый взгляд на капитана, который вытирал меч сухим тростником.
Хунин скулил на груди Бьярни, заливая пол красными каплями.
— Ты лишил Громовержца его жертвы! — завизжал Асмунд. — Как я принесу на алтарь изувеченное животное?
— Действительно, как? — невозмутимо спросил Онунд, и Бьярни начал понимать.
Вождь и жрец стояли друг против друга. Ветер стихал с каждой минутой, густая синяя тьма за дверью просветлела, и гром прекратился.
— Кажется, Повелитель грома злится не так уж и сильно, как ты боялся. Нам повезло, — произнес Онунд среди внезапной тишины. — Луна осветит тебе дорогу домой.
Асмунд пытался сказать что-то, но в конце концов пошел к двери, так и не проронив ни слова, в сопровождении двух прислужников, как верных псов.
Когда они ушли и Бьярни, крепко держа Хунина за ошейник, встал на ноги, Онунд сказал ему:
— Есть время для битвы, и есть время для мира, а на борту «Морской ведьмы» нет места человеку, который не может отличить одно от другого.
— Они хотели принести моего пса в жертву, — ответил Бьярни, подумав в отчаянии, что капитан ничего не понял.
Но Онунд Деревянная нога все прекрасно понял.
— Ты не первый, кто теряет собаку таким образом. А теперь забирай его и уходи из Барры.
Бьярни не верил своим ушам. Неужели все это потому, что он затеял драку в неподходящий момент?! Ни один капитан корабля не мог быть таким щепетильным. А, может, потому, что он поднял руку на жреца, защищая Хунина — но ведь Онунд сам искалечил пса, чтобы не приносить его в жертву…
Он было задумался, но, взглянув на лицо Онунда, сказал только:
— Я два года верно служил тебе, Онунд Деревянная нога.
— И теперь я с честью освобождаю тебя от службы, — ответил Онунд. — Найди себе другого хозяина.
Глава 7. Рыжий Торштен
Море бурлило, и «Морская корова» барахталась в волнах, словно неповоротливая свинья. Бьярни успел забыть, как сильно отличалось это широкобокое торговое судно от стройных ладей Барры, к которым он привык за последние два года, но после вчерашнего пира и неожиданных событий, разразившихся, как гром среди ясного неба, его подташнивало, и голова раскалывались, хотя он винил во всем только эль. Он примостился у фальшборта, Хунин растянулся рядом с ним, его левая лапа была обмотана грязными тряпками и походила на кровавый пудинг. Время от времени Хунин пытался укусить себя за лапу, но Бьярни отталкивал его морду ногой.
Он обдумывал события прошлой ночи, но многое спуталось в парах эля, пламени факелов, темноте и ударах молнии. Лица кружили вокруг него — Онунд, Тара и жрец, опьяненный нектаром; лица людей, пытавшихся уволочь Хунина, и лица его товарищей, превратившиеся в тревожные лица незнакомцев. И вновь лицо Онунда, вытиравшего лезвие своего меча. Холодные брызги морской воды ударили Бьярни в лицо, он очнулся, и тошнота подступила к самому горлу. Он заставил себя встать, наклонился за борт, и тут его стошнило, как самую настоящую сухопутную крысу, впервые вышедшую в море.
Придя немного в себя и вытерев рот рукой, он обнаружил янтарное ожерелье, свисающее из ворота кожаной куртки, и, засовывая его обратно, он пожалел, что не бросил его к ногам — ноге — Онунда. То ли он стал неуклюжим от этих мыслей, то ли случайно, но нить порвалась, и медовые шарики посыпались сквозь пальцы прямо в бурные зеленые волны. Исчезли, как годы, проведенные на Барре рядом с Онундом. Он раскрыл ладонь — одна-единственная бусинка застряла между пальцами, и он бросил ее вслед за остальными.
Кто-то, раскачиваясь по палубе, подошел и встал рядом. Некоторое время они смотрели на вздымавшийся горизонт. Затем Хериольф Купец сказал:
— Это уже второй раз. И опять из-за собаки. Смотри, чтобы такое больше не повторялось, а то твоя жизнь превратится в замкнутый круг и ни к чему хорошему это не приведет.
Хериольф сказал это в шутку, но что-то в его словах задело Бьярни за живое. У него были такие мечты! Глупые, детские мечты — вымостить себе дорогу мечом. С тем же успехом можно было мечтать о византийской короне. Оказалось, что другие всегда направляли его судьбу. Дублин и охранник конунга, Хериольф, стоявший рядом. Наверно, впервые он сделал свободный выбор в ту ночь, когда продал свои услуги Онунду Деревянной ноге. А теперь Онунд прогнал его.
