Розмэри Сатклиф - Песнь меча
А Гроа, старшая из трех девочек, стоя с пустой миской из-под молока в руках, подумала, что о незнакомце все забыли, и затараторила:
— Отец, смотри, у нас гость. Он служил Онунду Деревянной ноге, пока его собака…
Бьярни, тихо стоял неподалеку, держа Хунина за ошейник. Он думал, как бы поблагодарить госпожу и уйти — или даже улизнуть без благодарностей, но тут замер на месте. Какой же он глупец, что рассказал! Теперь придется повторять все сначала, и у него было дурное предчувствие, что Од, в своей доброте, предложит его услуги своему сыну-богатырю, как будто он заблудшее дитя, которому нужно помочь. И если она это сделает и Торштен согласится взять его, ему придется отказаться. Хочет он того или нет, он должен будет отказаться или смириться с тем, что опять его судьбу решают другие…
Но Леди Од уронила катушку с нитками на пол и велела:
— Гроа, помоги мне перемотать нитки, у тебя такие тонкие пальчики.
А потом обратилась к Торштену:
— Хериольф Купец стоит в нашей гавани, может, ты его видел? А это Бьярни Сигурдсон; его пес повредил лапу, и он привел его сюда, чтобы Мергуд его вылечила.
Волна облегчения и благодарности растеклась по сердцу Бьярни благодатной прохладой.
Торштен посмотрел на него своими рыжевато-карими глазами, которые приковывали к себе взгляд каждого, кто осмелился взглянуть на него:
— Ты не похож на торговца.
Бьярни покачал головой:
— Этим занимается Хериольф. У него прекрасные шелка и прочные веревки — обычные товары. Да и украшенный драгоценностями кубок с крестом, который, он сказал, может заинтересовать леди Од. — Бьярни бросил взгляд на хозяйку дома, которая, оторвавшись от внучки и катушки ниток, улыбнулась ему в ответ.
— А у меня только один товар на продажу — верная служба.
Глава 8. Пасхальное плавание
Бьярни стал служить Торштену, как раньше Онунду, и был вполне доволен, хотя в глубине души еще оставалась боль — словно рана, ноющая, как только ветер подует с востока.
С Хунином тоже все было хорошо. Благодаря мазям Мергуд, его лапа зажила, и, прежде чем следующая луна пошла на убыль и стали опадать желтые березовые листья, он вновь забегал на всех четырех лапах и прихрамывал, только когда вспоминал о ране.
Подули западные ветра, близилась зима. На полях, подальше от берега, крестьяне пахали землю на волах и сеяли озимую пшеницу. Пчел прогоняли из ульев, потому что они не пережили бы холодные месяцы, а леса звенели от ударов топоров, валящих деревья для постройки и укрепления домов и стройных ладей на берегу.
Большую часть хозяйственных работ делали слуги, а свободные жители общины, гребцы и дружинники вместе с корабельными плотниками охотились за оленями и дикими кабанами — не для удовольствия, а чтобы добыть мясо, которое вместе с забитым скотом можно засолить на зиму. Но иногда — во время сбора урожая, стрижки овец, выпаса лошадей на летних пастбищах — рабы и свободные, крестьяне, моряки и воины (в основном одни и те же люди) работали плечом к плечу.
В один из таких вечеров, когда летящие по небу облака бросали тени на Бен-Мор[45] — Великую гору, как ее называл гэльский народ, — чьи лощины и покрытые щебнем склоны то освещались солнцем, то исчезали под мрачным небом и грозовыми тучами, Бьярни стоял, облокотившись о длинную стену загона для лошадей, и смотрел на диких, стройных двухлетних жеребят, которых он помог пригнать сюда для объездки. Хунин прижимался к его ноге, высунув язык, и дремал на солнышке. Неподалеку от них, также наблюдая за жеребятами, к торфяной стене прислонился юноша, которого Бьярни часто видел с лошадьми, но никогда не заговаривал с ним и до сего дня не встречался взглядом. Это был высокий молодой человек со спокойным лицом, похожий на коня — сквозь ворот его рубахи из грубого сукна проглядывало железное кольцо раба.
Жеребята нервничали, ветер взвивал их гривы и хвосты, когда они брыкались и вертелись, широко раскрыв глаза и высоко запрокинув головы. Юноша сказал что-то одному из жеребят, с белой мордой, — на языке, который вряд ли можно было назвать человеческим, и тот мотнул головой, взглянул на него и тихо заржал, словно приветствовал собрата, а потом вдруг вспомнил свой страх и, выгнувшись, отпрыгнул в сторону.
— Видно, ты родился в конюшне и там научился лошадиному языку, — спросил Бьярни, — а матерью тебе была кобыла, которая сбрасывала шкуру, как женщина-тюлень?
— Ну уж точно не в конюшне Рыжего Торштена, — ответил тот и, отвернувшись от жеребят, взглянул на юго-восток, вдоль туманной, голубой линии материка, и казалось, он видит куда больше, чем простые смертные.
— Ты оттуда? — спросил Бьярни.
Юноша кивнул.
— Из Аргайла[46], земли наездников. Но это было давно. И моя мать тоже — Мергуд, служанка леди Од.
Бьярни удивленно взглянул на него:
— Я ее знаю. Она вылечила лапу Хунина.
— Да, это она умеет.
— Но я не заметил на ее шее кольца рабыни.
— Его уже давно сняли. Остался только след; его скрывает серебряная цепочка, которую подарила ей леди Од.
— Значит, вас купили вместе? Или была война? — спросил Бьярни чуть погодя просто из дружеского интереса: совать нос в чужие дела ему не хотелось.
— Война, — ответил тот, по-видимому верно поняв намерения Бьярни.
Он перестал вглядываться в даль.
— Ты не знаешь? Никто тебе не рассказал? — и вдруг горько рассмеялся: — Вот и замечательно, полезно для души — осознавать собственное ничтожество. Десять-двенадцать лет назад ярл Сигурд с Оркни[47] напал на наши берега, и мой отец-король призвал своих воинов, чтобы прогнать его войско, но они были слишком сильны. Они убили отца и всю его дружину, а мою мать и меня — я был слишком юн, чтобы умереть рядом с отцом, — забрали в рабство. Других тоже — их продали на рынке в Дублине, а меня с матерью ярл оставил себе. Год мы прожили на Оркни, а потом он подарил нас обоих, вместе со славным жеребцом и золотым кубком, Рыжему Торштену в знак дружбы.
Бьярни задумался, вспоминая ту женщину в доме леди Од, а Хунин, соскучившись от безделья, обнюхивал его руку.
— Ты не веришь мне? — спросил молодой человек, приподняв бровь.
— Зачем тебе рассказывать такую историю, если это неправда? — ответил Бьярни. — Нет, я думал, как это странно. Бьярни Сигурдсон, ты привел своего пса к королеве, чтобы вылечить его, а она смазала рану мазью, как простая торговка целебными травами.
— Многие принцессы Эрина разбираются в травах, — ответил молодой человек. — Была одна по имени Изольда[48]. Моя матушка Мергуд знала все о травах и лечении до того, как стала королевой. — Он отошел от торфяной стены. — Уже поздно; не знаю, как ты, а я проголодался.
