Игорь Болгарин - Под чужим знаменем
– А вот я здесь, справа, – отозвался из своего угла капитан Ростовцев.
Наконец все, как могли, устроились на соломе, после чего Кольцов спросил:
– Вас давно пленили, господа?
– Дня четыре назад… может быть, пять, – отозвался полковник. – Время мы отсчитываем приблизительно. По баланде, которую сюда спускают раз в сутки.
– Мне кажется, что мы здесь по крайней мере месяц, – буркнул капитан Ростовцев.
– Расскажите, что там, на воле? – пододвинулся к Кольцову полковник.
Кольцов немного помедлил: мысленно согласовал ответ со своей легендой.
– Газеты красных не очень балуют новостями, – сокрушенно сказал он. – «Выпрямили линию фронта», «отошли на заранее подготовленные позиции» и так далее. По слухам же, наши успешно наступают и даже, кажется, взяли Луганск.
– Устаревшие сведения, капитан! – оживился полковник Львов. – Луганск мы взяли недели полторы назад, мой полк вошел в него первым. Надеюсь, к сегодняшнему дню в наших руках уже и Бахмут, и Славянск.
– Благодарим вас за такие отличные новости, господа! – с умилением произнес поручик Дудицкий.
– Нам с вами что толку сейчас от таких новостей? – прозвучал чей-то угрюмый голос.
– Ну как же! Со дня на день фронт продвинется сюда, и нас освободят! – ринулся в спор Дудицкий.
– Смешно! – все так же мрачно отозвались из темноты. – Когда наши будут подходить к этой богом проклятой столице новоявленного Буонапарте, нас попросту постреляют. Как кутят.
– Кто это сказал? – спросил полковник.
– Я. Ротмистр Волин!
– Стыдитесь! Вы же офицер!.. – Полковник прошелестел соломой. – Скажите, господа, ни у кого не найдется покурить?
Довольно долго никто не отзывался, затем послышался неуверенный голос:
– У меня есть… Это Сиротин говорит!
– Махорка? – скептически спросил полковник.
– Она самая! – насмешливо ответил Сиротин.
– Ну что ж… Давайте закурим махорки, – согласился полковник и передвинулся к Сиротину.
Протрещала рвущаяся бумага, потом полковник попросил у Кольцова спички, прикурил и, придерживая горящую спичку на уровне своей головы, спросил у Сиротина:
– Интересно, как сложившуюся на фронте ситуацию оценивают там у вас, в Красной Армии?
– Хреновая ситуация, чего там! – категорично заявил Сиротин. – Но, как говорится, цыплят по осени считают… Еще повоюем!
– Мы-то, кажется, уже отвоевались.
– Это вы сказали, ротмистр? – обернулся на голос полковник.
– Нет, это я – подпоручик Карпуха. Мне тоже, как и ротмистру, не хочется себя тешить иллюзиями, господа. Мы уже в могиле. Братская могила, как пишут в газетах. Все!
Кольцов, с усмешкой слушавший этот разговор, прошептал:
– Повремените с истерикой, подпоручик… Надо думать! Быть может, нам еще что-то и удастся!
– Но что?.. Я готов зубами грызть эти проклятые камни!
– Подумаем. Время у нас еще есть, – невозмутимо ответил Кольцов.
– Правильно, капитан. Вижу в вас настоящего офицера, – одобрительно отозвался полковник. – На каком фронте воевали?
– На Западном, господин полковник, в пластунской бригаде генерала Казанцева.
– Василия Мефодиевича?! По-моему, он сейчас в Ростове. Кстати, фамилия ваша мне откуда-то знакома. Вы родом из каких мест? Кто ваши родители?
– Мой отец – начальник Сызрань-Рязанской железной дороги. Уездный предводитель дворянства, – спокойно, не скрывая потомственной гордости, отозвался Кольцов.
– Господи! Как тесен мир!.. – изумился полковник Львов. – Мы с вашим отцом, голубчик, встречались в бытность мою в Сызрани. У вас ведь там, кажется, имение?
– Было, господин полковник, имение… Было… – интонацией подчеркивая сожаление, ответил Кольцов. И подумал, как все же удачно, что полковник имел возможность быть знакомым только с отцом. Будь иначе, эта встреча в подвале обернулась бы катастрофой. А сейчас может даже принести пользу, если они, конечно, вырвутся отсюда. А в то, что вырваться удастся, он продолжал твердо верить, сознательно разжигая в себе эту веру, ибо она подстегивала волю, обостряла, делала изощренней мысль, что в создавшейся ситуации было необходимо. Человек действия, Кольцов не верил в абсолютно безвыходные ситуации.
– Нет, надо же, какая встреча! – продолжал изумляться Львов. Он хотел еще что-то сказать, но послышался короткий стон, и полковник умолк.
– Кто стонет? – спросил Дудицкий.
– Это я, подпоручик Карпуха!
– Он ранен, – пояснил капитан Ростовцев. – Четвертый день просим у этих бандитов кусок бинта или хотя бы чистую тряпку.
– У меня есть бинт. Это я, Емельянов, говорю. Зажгите спичку. – И когда тусклый свет зажженной спички осветил подвал, подошел к раненому: – Покажите, что у вас?
Морщась от боли, подпоручик Карпуха неприязненно посмотрел на Емельянова.
– Любопытствуете?
– Покажите рану! – повторил Емельянов строже. – Я бывший фельдшер… правда, ветеринарный. – И присел около раненого.
Зажглась еще одна спичка. Емельянов склонился к подпоручику, стал осматривать рану. Потом зажгли пучок соломы, всем хотелось помочь Карпухе.
– Ничего серьезного… Кость не затронута… однако крови много потеряли… и нагноение. – Емельянов разорвал обертку индивидуального пакета и умело забинтовал плечо Карпухи.
Волин поднял обертку индивидуального пакета.
– Английский, – удивился он. – А говорят, у красных медикаментов нет!
– Трофейный, – пояснил Емельянов.
– Убили кого-нибудь?
– Возможно, – спокойно подтвердил Емельянов. – Стреляю я вообще-то неплохо! – И спросил у подпоручика: – Ну как себя чувствуете?
– Как будто легче, – вздохнул Карпуха, и в голосе его зазвучали теплые нотки. – Я ведь с четырнадцатого на войне, и все пули мимо меня пролетали. Как заговоренный был – и на тебе! Не повезло!
– Почему же не повезло? Пятый день, а гангрены нет, лишь легкое нагноение. Повезло! – буркнул Емельянов.
– Вообще-то, господа, я всегда везучий был, – еще более повеселел Карпуха. – С детства еще. Совсем мальчишками были, играли в старом сарае, вот как в этом, что над нами. И кто-то полез на крышу, а она обвалилась. Так поверите, всех перекалечило, и даже того, что на крыше был, а у меня – ни одной царапины.
– А я так сроду невезучий, – усмешливо отозвался Емельянов, – пять ранений, одна контузия. И сейчас вот опять не повезло.
…Время здесь, в подвале, тянулось уныло и медленно. Часов ни у кого не было, и день или ночь – узники определяли только по глухому топоту охранников над их головами. Ночью часовые спали. Зато ночью не спали крысы – это было их время. С истошным писком они носились по соломе, по ногам людей. Когда крысы совсем наглели, Кольцов зажигал спичку, и они торопливо, отталкивая друг друга – совсем как свиньи у кормушки, – исчезали в узких расщелинах между камнями.
