Поль Феваль - Горбун
Глава 8. Соратники
Принц Гонзаго находился один в своем рабочем кабинете, где несколько дней назад мы его видели беседующим с доньей Круц. Его обнаженная шпага лежала на заваленном бумагами столе. Он самостоятельно без помощи камердинеров пристегивал к торсу легкую кольчугу, которую можно было носить под сорочкой. Поверх всего он намеревался надеть парадный камзол из темного велюра без всяких украшений. На подлокотнике кресла висела его орденская лента.
В тот момент, когда все усилия принца были сосредоточены на этой нелегкой задаче, на его лице явственно обозначился груз лет, который ему обычно удавалось искусно скрывать. Пучки черных волос, которые заботливый парикмахер еще не успел зачесать на виски, лежали в беспорядке, обнаруживая по обеим сторонам лба обширные залысины и сетку морщин у глаз. Его высокая фигура выглядела обрюзгшей, как у старика, а руки, орудуя крючками кольчуги, дрожали.
«Итак, Лагардер приговорен, – думал принц, – регент позволил… Неужели он с похмелья настолько размяк, что на все махнул рукой. А может быть мне все-таки действительно удалось его убедить?
Однако, я похудел в плечах, – кольчуга вверху сделалась великовата, а в талии жмет, – значит растолстел в животе. Неужели это старость? Нет, все таки странный он тип, – Гонзаго вернулся к прерванной теме, – какой-то шутовской король: взбалмошный, ленивый, нерешительный. Если он резко не изменит свой образ жизни, то скорее всего я, хотя и старше его, останусь на земле последним из трех Филиппов. Нужно признать, со мной он поступил опрометчиво, ох как опрометчиво! Если уж поставил ногу на голову врага, то нельзя отпускать, нельзя, – особенно если этот враг – Филипп Мантуанский. Враг… – повторил он в раздумье. – Рано или поздно любая даже самая преданная дружба приводит к вражде. Дамон и Пифий должны умереть в молодости, иначе, войдя в лета, они обязательно найдут повод вцепиться зубами друг другу в кадык.
Наконец, справившись с кольчугой, Гонзаго надел сорочку, жилет, орденскую ленту и камзол; затем причесался и надел парик.
Или взять это ничтожество Пейроля, – продолжал размышлять принц, брезгливо подернув плечами. – У него только и на уме, чтобы улизнуть куда-нибудь в Мадрид или Милан. Эх, черт подери, поприжать бы его где-нибудь к стенке да как следует повытряхнуть его мошну! Но пока время терпит. Пиявиц типа Пейроля нужно всегда держать при себе про запас. Так сказать, заначка на черный день».
В дверь со стороны библиотеки троекратно постучали.
– Входи, – сказал Гонзаго. – Я тебя жду уже около часа.
На пороге появился успевший переодеться Пейроль.
– Не тратьте время на упреки, ваше высочество, – сразу же воскликнул фактотум. – Случилось очередное Ч.П. Я сейчас из тюрьмы Шатле. По счастью эти двое негодяев, что завладели ключами от камеры, отлично исполнили, что от них требовалось без всяких усилий с моей стороны. Они сбежали; на суд не явились, – так что свидетельские показания в Пылающей палате давал я один. Дело сделано. Самое большое через час голова сего дьявольского отродья слетит с плеч. Этой ночью мы сможем спать спокойно.
Поскольку Гонзаго ничего не понял, то Пейролю пришлось подробно рассказать обо всем, что произошло в Новой башне, и о том, как двое фехтмейстеров сбежали из Шатле в компании с Шаверни. Услышав имя маркиза, принц нахмурился. Но сейчас заниматься кузеном у него времени не было. Пейроль также рассказал о том, что видел в тюремной канцелярии госпожу принцессу де Гонзаго и Аврору.
– Мне удалось всего несколькими секундами раньше их появиться в Пале-Рояле, – прибавил он. – Но этого оказалось достаточно. Ваше высочество мне должны 5 250 ливров по сегодняшнему курсу за две акции, что я сунул в руку мсьё де Нанти; попросив его отказать дамам в аудиенции у регента, что он и сделал.
– Хорошо, – похвалили управляющего Гонзаго. – Ну а остальное?
– И остальное выполнено, как вы велели. Почтовые лошади будут поданы к восьми. На пути до Байоны ждут две смены перекладных.
– Что ж, и это хорошо, – опять одобрительно произнес Гонзаго, вынимая из кармана какую-то бумагу с печатью.
– А это что? – поинтересовался фактотум.
– Мое удостоверение тайного посланника его королевского высочества за подписью Вуайе д'Аржансона.
– Он сам это подписал? – удивленно пробормотал Пейроль.
– Сейчас все меня считают в фаворе, как никогда прежде, – усмехнулся Гонзаго. – Право же, я немало для этого постарался, и, клянусь небесами, они ничуть не ошибаются. Мне надлежит быть сильным, дружище Пейроль, очень сильным для того, чтобы регент оставил меня в покое. Если голова Лагардера покатится с плеч, я поднимусь на такую высоту, от одной мысли о которой у вас всех закружится голова. Регент будет чувствовать передо мной вину за сегодняшние подозрения, и не будет знать, чем мне возместить моральный ущерб. А я, воспользовавшись случаем, возьму его за жабры, и, когда надо мной уже не будет нависать этот Дамоклов меч, или шпага Лагардера, если регенту вдруг взбредет на ум отнестись ко мне недоброжелательно, найду силы и средства в моих бумажниках и сейфах, чтобы пустить по ветру все его банки с голубыми «внучками», и желтыми «бабушками»!
Пейроль согласно кивнул, ибо в том и состояла его роль правой руки хозяина.
– Я слышал, – спросил он, – будто его королевское высочество намерен лично председательствовать сегодня на фамильном совете?
– Да. Сегодня утром я его к этому склонил, – нагло солгал Гонзаго.
Ему удавалось обводить вокруг пальца даже тех, кто знал его не один год.
– А как же донья Круц, вы можете на нее рассчитывать?
– Более, чем когда либо. Она мне пообещала появиться на совете.
Пейроль с нескрываемой иронией поглядел принцу в лицо. Гонзаго криво ухмыльнулся:
– Если вдруг, – пробормотал он, – донья Круц почему-либо исчезнет, что поделаешь? Ведь у меня, к сожалению, есть враги, которым это было бы на руку. Не так ли? Так вот, даже в этом случае ничего не изменится. Она ведь была, и члены трибунала на прошлом заседании ее видели.
– Значит… – начал фактотум.
– Сегодня вечером, друг мой Пейроль, мы увидим много интересного. Даже если бы мадам принцессе удалось повидаться с его королевским высочеством, ничего бы не изменилось. Я это понял после моего утреннего свидания с регентом. По моему, он все знает.
Глаза Пейроля округлились.
– Да, да, именно так. Все знает и тем не менее не решается поднять на меня руку, памятуя о моих высоких титулах и богатстве, которое подстать его собственному. Ты же видишь сам. Меня обвинили в убийстве.
Фактотум побледнел.
– Не впрямую, разумеется, но все таки обвинили, – и тем не менее, я на свободе. Сегодня целый день я действую, непокладая рук, ни разу не присев, чтобы перевести дух. Регент, возможно сам того не ведая, сделал из меня великана. Однако, время поджимает. Нужно торопиться. Если бы ты знал, как я хочу поскорее покончить с этой волынкой!
