Юрий Иванов-Милюхин - Разбойничий тракт
– Располагайся. Награды отметим да и победу над Наполеоном. Выпьем за то, чтобы эти мусью навсегда забыли дорогу в наши края. А слыхал, Даргашка, что царь-батюшка произвел атамана Платова в генералы и пожаловал ему титул графа?
– Откуда, – нахмурился Дарган. – Я ж в дорогу уехал собираться.
– Аглицкий король пригласил донца к себе в гости, – добавил кто-то из казаков. – Обещал наградить орденом и вручить рыцарский меч. А донцы решили отлить атаману памятник и установить его в Новочеркасске.
– Вот как воевать надо, а ты все больше по бабам.
– Дайте приткнуться и Гонтарю, чтобы не толокся вокруг да около, – позаботился подъесаул.
Гонтарь тут же нырнул между казаками, потянулся было рукой к куску жареного мяса, но сразу отдернул ее, уловив негласный запрет старых вояк. Дарган снова покосился на девушку, на переметную суму.
– Дорога у нас дальняя, успеть бы дотемна до какого ночлега добраться, – он проглотил слюну. – Дядюка Назар, я к тебе за бумагами и за пропуском. Не держал бы ты нас.
– Стало быть, Наполеона помянуть не желаешь? – уставился на него сотник, соображая, что без молодой жены родственник пировать не сядет. Но женщине за мужским столом места не предусматривалось, таков уж обычай.
– Сколько этих наполеонов было и будет, – упрямо нагнул голову Дарган. – Отпускай, дядюка Назар, невместно мне тут торчать.
– Ты ж не украл, не сразбойничал, – сотник пригладил черные усы, подумал, что с расставанием, как с похоронами, затягивать не след. – Твоя воля. Гонтарь, наложи ему в сакву провианту да набери отряд и проводи дружка до выезда из Парижа. – Он вскочил на ноги, обнял молодого станичника, три раза поцеловал. – Но кружку чихиря ты все же осуши. За победу.
– А вторую на дорожку и за здравие тех, кто остается нести службу, – наполняя объемистую чапуру чихирем, подхватил подъесаул Ряднов.
– А французским сладким каором из ихнего города Каор ты закусишь, Бог любит троицу, – добавил Черноус и шустро отыскал походную фляжку. – Да и с собой плеснем, не жалко.
Через полчаса, распушив полы черкесок с двумя рядами на них отливающих золотом газырей, отряд терских казаков в сбитых на затылки лохматых папахах вихрем пронесся по усаженным каштанами парижским улочкам. Шашки стучали ножнами по никогда не чищенным сапогам всадников, на тонких ремнях блестели широкие кинжалы, за плечами прыгали ружейные дула. Вид у темных лицом усатых воинов со сверкавшими из-под завитков шерсти белками был непривычным для этих мест, диковатым. И странным казалось, что рядом с широкоплечим наездником скачет девушка в голубой безрукавке и красном платье. Длинные светлые волосы, отброшенные назад встречным потоком воздуха, не скрывали белого лица красивой европейки, неизвестно какими ветрами занесенной в первобытную орду. Если бы за ней мчались всадники с более светлыми лицами, то она походила бы на освободительницу нации Жанну д'Арк, поднявшую французов против англичан. Прохожие останавливались, смотрели вслед казакам, стремительно уносящимся вдаль, на губах парижан появлялись недоуменные улыбки. Ни один из патрулей не решился преградить путь небольшому отряду, похожему на черную стрелу, выпущенную из арбалета, пока он сам не остановился на окраине города. Впереди лежала мощеная камнем дорога, которая скрывалась в лесном массиве, темневшем на горизонте.
– Дальше скачите сами, – втыкая нагайку за голенище сапога, сказал другу Гонтарь. – Не забудь, Дарган, о чем договорились.
– Не забуду, Гонтарь, даю слово. – Дарган смахнул рукавом пот со лба. – Думаю, ближе к зиме и вы домой вернетесь.
– Это нам неведомо. Передавай добрые слова родным и близким, всем станичникам.
– Передам, братья казаки.
– Саул бул, Дарган.
Всадники понеслись обратно, из-под копыт взмыленных коней в разные стороны брызнули ослепительные искры. Вскоре о недавнем присутствии здесь казачьего отряда напоминал только запах терпкого лошадиного духа да улетающий в никуда дробный стук, но и он быстро затерялся в лабиринтах столицы бывшей империи.
Посмотрев на спутницу, Дарган так и не спросил ее, почему она не захотела прощаться с родными, почему не взяла с собой хотя бы самое необходимое. Он не знал нужных слов, но понимал, что родители не отпустили бы ее, а ухажер в который раз попытался бы удержать. Софи явно была рада таким крутым переменам в жизни, под ее высоко поднятыми бровями продолжало пылать единожды вспыхнувшее пламя любви к избраннику.
Дарган засмеялся, указал рукой на дорогу и сказал:
– Тогда в путь, а удачу мы поймаем сами. Ви, мадемуазель Софи? Теперь я буду звать тебя Софьей, моей Софьюшкой.
– Ви, месье д'Арган, – немедленно отозвалась она и повторила по-русски: – Тогда в путь, удачу… сами.
– Ты, это, учи русский говор, а то заявишься в станицу чурка чуркой, – добродушно выговорил Дарган. – Наши скурехи драчливые, все волосы на голове выдерут.
– Ви, месье.
Дарган гнал кабардинца до тех пор, пока солнечный диск наполовину не опустился за горизонт. Дончак не отставал, расфыркивая пену по сторонам, он громко екал селезенкой – его давно не выводили на прогулки. Но сидевшая на нем всадница притомилась, это было видно по ее бледному лицу и темным кругам под глазами. Когда путники свернули с дороги в небольшую рощицу, женщина облегченно вздохнула.
Спрыгнув с седла, Дарган снял переметную суму, стреножил кабардинца и пустил его на небольшую поляну. Только после этого он подставил плечо, помогая жене сойти на землю. Она сразу же повалилась в траву. Накинув путы и на дончака, Дарган подпустил его к своему коню. Последние лучи позолотили верхушки деревьев, в роще замолкали птичьи голоса. Раздернув ремни на сакве, казак достал хлеб, мясо, сыр, вареные яйца, разложил продукты на попоне.
– Ешь, – мягко полуприказал он невесте. – А потом я укрою тебя буркой, и ты поспишь. Погода вон какая теплая.
– Ви, месье д'Арган, мерси боку…
Софи подползла к наспех собранному столу, запихнула в рот кусок хлеба с мясом и принялась медленно жевать. Лицо ее то и дело подергивалось болезненными судорогами. Глядя на ее страдания, Дарган лишь насмешливо морщил нос. Когда с едой было покончено, он сложил попону и бросил ее под дерево, потом рывком задрал платье на спутнице, не успевшей даже выразить протест по поводу столь беспардонного обхождения, и крепкими пальцами взялся разминать мышцы на ее ногах. Затем Дарган раскинул бурку, перенес жену на нее и подсунул ей под голову все ту же попону.
Убедившись, что Софи провалилась в сон, казак разжег небольшой костерок и вытащил из саквы мешок с драгоценностями. То, что он увидел, снова заставило его напрячься. В ларце лежали в основном золотые монеты, среди которых попадались серьги и кольца с камешками и без них. Внизу отдавали матовой белизной бусы из крупного жемчуга, оправленного в золото и серебро, а в одном из углов светился глубоким небесным светом необычный камень величиной едва ли не с голубиное яйцо, оправленный в серебряную сетку с кольцом на самом верху. Он притягивал внимание куда сильнее, чем все остальные ценности, словно в нем таилась какая-то магическая сила. Дарган не утерпел и стал по очереди натягивать на пальцы кольца с печатками, сравнивая их с перстнем, подаренным императором. Они оказались не одинаковыми, с вензелями, с печатями и без них, но все без исключения по красоте не уступали государеву подарку.
![Юрий Иванов-Милюхин - Драгоценности Парижа [СИ]](/uploads/posts/books/no-image.jpg)