Каролин Вермаль - Цветок для ее величества
Они выпили чай, и Виллмер, удобно прислонившись к стволу дерева, устроил небольшую сиесту. Мэссон хотел ехать дальше без промедления, но голландец ему объяснил, что только дураки и рабы работают на полуденной жаре.
Пока проводник мирно дремал, Фрэнсис открыл дневник и снова перечитал слова, которые написала Констанция на первой странице: «Мистеру Мэссону для его ботанического путешествия на мыс Доброй Надежды». Он собирался заполнить первые станицы эскизами, на которых, по его мнению, должен быть изображен цветок королевы. Каждый рисунок Мэссон снабдил замечаниями и вопросами, которые касались частей цветка. На рисунке Бэнкса их не было, а некоторые детали вышли очень нечетко.
Виллмер все еще спал, поэтому Фрэнсис вытащил эскиз Бэнкса и отчет капитана Кука из-за задней крышки переплета. Он также заметил, что у цветка для королевы и у того, который Фрэнсис только что обнаружил, острые канты и уголки лепестков, бутоны исключительно яркой окраски. Они выглядели удивительно красивыми, очень сочными, просто огненными. Фрэнсис спрашивал себя, неужели подобное сочетание красоты и силы является основой для того, чтобы выжить в таком враждебном окружении?
Когда Мэссон положил перед собой на землю цветок, то вынужден был задержать дыхание от вони. Он как раз собирался зарисовать его, как проснулся и поднялся Виллмер.
Они отправились в путь мимо восточных склонов горы, Мэссон заметил, что растительность тут несколько изменилась. Лесистые склоны, преобладавшие на западе, перешли в дикие обширные пустоши, на которых произрастали многочисленные низкорослые цветущие кустарники, а под ними расстилался ковер травы.
Виллмер рассказал Мэссону, что по-голландски это называется «финбош», что означает «красивый лес». Снова Мэссон был очарован пейзажем и с удивлением обнаружил, что знает почти все растения.
Спустя некоторое время начался спуск к побережью, где и раскинулся залив Фолс-бей. Вскоре пустоши сменились золотыми песчаными дюнами, покрытыми разнотравьем, словно зеленым ковром. Взору открылось неимоверное множество ярких цветов.
— Разве это не фантастично? Могу поклясться, что такого в Англии не встретишь, правда? — воскликнул Виллмер после того, как они остановились полюбоваться красочным цветочным покрывалом.
— Нет, такого там точно не встретишь, — согласился Мэссон и слез с лошади, чтобы получше рассмотреть растения вблизи.
Он был уверен, что нашел ту самую сокровищницу, о которой рассказывал Бэнкс. Но восхищение быстро сменилось разочарованием, когда Фрэнсис понял, что и тут распознает практически все цветы. Он заметил лишь немного растений, которые были ему неизвестны. Несмотря на роскошное многообразие и красоту, он не нашел ничего нового.
— А что это вон там? — спросил Мэссон и указал на палаточный лагерь и наскоро сложенные деревянные хижины в полутора километрах от них.
— Это военный лагерь Майзенберга. Они здесь занимаются постройкой укреплений, чтобы защитить Кейптаун с «черного хода», так сказать. Пока здесь только палаточный лагерь. Мы не можем к ним приблизиться, иначе они нас обнаружат и нам придется им объяснять, что мы здесь делаем. То есть будет лучше, если мы проедем дальше на восток вдоль побережья.
Взглянув на восток, Мэссон заметил единственное существенное отличие от карты — лес на восточной оконечности бухты.
— Мне говорили, что здесь немыслимое количество новых видов цветов. Но пока мы спускались с горы, я не заметил ни одного растения, которое стоило бы описывать или собирать образцы.
Мэссон остановился в нерешительности, не зная, как ему поступить дальше. Тени становились все длиннее, и солнце быстро опускалось за большую гору, которая теперь высилась к западу от них. Они поскакали вдоль небольших озер с соленой водой, в которых фламинго искали пищу. Пока Мэссон беспокоился о том, верно ли он понял указания Бэнкса, он совершенно не мог наслаждаться красотами открывшихся пейзажей и не осознавал, как далеко от дома очутился. С океана подул прохладный бриз. Вблизи не было ни следа каких-либо поселений, поэтому Фрэнсис чувствовал, словно он попал в настоящий рай, где даже песчаные дюны переливались калейдоскопом красок. Казалось, время противится любой попытке его отмерить. Только следы лапок красноклювых куликов-сорок, которые бегали по берегу за волнами в такт прибоя, указывали на то, что время все же течет.
Впервые с тех пор, как Мэссон прибыл на эту южную границу мира, он вспомнил отца и выражение его глаз, когда тот страстно рассказывал о далеких странах, которые хотел объездить.
Виллмер коротал время, объясняя Мэссону, как устроена система оповещения, которую используют при угрозе нападения поселенцы в колониях. При этом голландец упоминал названия холмов вдалеке, на которых располагались сигнальные посты. Он терпеливо ждал, пока Мэссон запишет в дневник все, что слышит, и даже заглядывал ему через плечо, поправляя неточности в зарисовках и описаниях, которые тот уже сделал за время пути.
Когда Виллмер рассказал о том, что немного в стороне, параллельно побережью, идет дорога, которая связывает Кейптаун с восточными, не захваченными еще территориями, Мэссон поинтересовался, безопасен этот путь или на нем, как в Англии, промышляют разбойники. Виллмер лишь тихо рассмеялся в ответ:
— Там, на равнинах, не выживет ни один разбойник.
Весь вечер они ехали параллельно линии прибоя, пока наконец-то не добрались до леса, который Фрэнсис приметил еще издалека. Когда они подъехали ближе, на другом краю леса, у восточной оконечности бухты, он увидел деревушку — обветшалые дома, которые были построены в основном из обломков, вынесенных прибоем. Громадные утесы песчаника возвышались гигантскими зубцами, защищая бухту от зимних ветров и диких восточных пустошей. Они расположились так, что береговая линия сначала изгибалась в сторону юга, а потом вновь поворачивала на запад. При этом восточная часть бухты была словно отгорожена стеной высоких скал.
Мэссон решил спросить в деревне, не видел ли кто из местных жителей нужный ему цветок, но Виллмер тут же отговорил его от этого:
— В этом вертепе вы цветов не найдете. Простите, мистер Мэссон, но вы не так хорошо знаете рабов, как я. В деревне они придерживаются собственных традиций и обычаев, а также своих религий, по крайней мере того, что они считают религиями.
— Вы боитесь, что они могут испортить почтенных бюргеров из Кейптауна? — поинтересовался Фрэнсис и вспомнил о болтающихся на деревьях железных клетях.
Виллмер пожал плечами:
— Знаете, каждый год из Голландии привозят новые семена, потому что овощи, которые здесь выращивают, постепенно вырождаются. А потом растения вообще перестают плодоносить. Вам наверняка известно, что растениям для процветания очень необходима заботливая рука садовника. А если семя слабое, то ему требуется еще больше поддержки.
Виллмер заметил, что его аргументы не убедили Мэссона, и продолжил:
— Я знаю, что вы британец и не поощряете рабство. Здесь, в Капской области, Ост-Индская компания не хочет враждовать с местными племенами, поэтому нам запрещено забирать в рабство туземцев из этих племен. Мы можем использовать только труд рабов, которых доставляют из восточных колоний, или пленников с португальских кораблей. Рабов всегда не хватает, тяжело их заменить, поэтому здесь с ними обращаются лучше, чем где бы то ни было. Раб не свободен, но хорошо накормлен и одет. Если он заболел, о нем заботятся и помогают ему. И чтобы возместить денежные вложения, раб должен быть сильным, здоровым и обязан прожить длинную, плодотворную жизнь. Можно ли то же сказать о солдатах и моряках, которые умирают от болезней в лечебнице Колонии, как мухи? В конце их жизненного пути с них почти нечего взять. Их средств едва хватает, чтобы оплатить льняной мешок, в котором их хоронят.
— По крайней мере, они умирают как люди, — ответил Мэссон, но звучание собственного голоса не убедило даже его самого.
— Да, именно это они и делают. И, несмотря на тот факт, что о рабах так хорошо заботятся, те не упустят шанса перерезать кому-нибудь глотку, если надумают обрести свободу. Где же тут логика?
Мэссон задумчиво разглядывал деревню и представлял рабов, которые так и ждут удобного случая, чтобы перерезать ему глотку. Он задавал себе вопрос, не слишком ли близко они подъехали к поселению.
Виллмер словно прочитал его мысли и рассмеялся:
— Не беспокойтесь, мистер Мэссон, пока вы вместе со мной, вам ничего не угрожает.
— Значит, человек не может выжить в Африке один? — произнес Фрэнсис, даже не пытаясь скрыть сарказм в голосе.
— Именно так, — улыбнувшись, ответил голландец.
Они уже проехали почти вдоль всей бухты, а Мэссон все еще не обнаружил никаких следов ни цветка для королевы, ни «ботанической сокровищницы», которую так красочно описывал Бэнкс. Фрэнсис был разочарован и озадачен — у него не осталось иного выхода, как принять предложение Виллмера и остановиться на ночевку. Мэссон начал собирать дрова, не в силах выбросить из головы кровожадных рабов и змей, а голландец стал разбивать лагерь и готовить ужин.
