Александр Дюма - Волчицы из Машкуля
— Ну, хватит, мой добрый Куртен, не печалься; однако ты так быстро изменился, что не сразу можно этому поверить, и даже я, когда вспоминаю о том вечере, когда ты подрезал подпругу у моей лошади, не могу понять, почему ты вдруг стал таким предупредительным, добрым и преданным.
— Черт возьми, неужели непонятно: тогда я действовал по политическим соображениям, а теперь, когда победа осталась за нами и есть уверенность в том, что правительству ничего не грозит, я вижу в шуанах и Волчицах только друзей моего хозяина, и мне очень грустно, что никто этого до сих пор не понял.
— Что ж, — ответил Мишель, — я докажу тебе, что должным образом оценил твои благородные порывы, и доверю тебе тайну, о которой ты уже раньше догадывался. Куртен, возможно, молодой хозяйкой Ла-Ложери станет не та девушка, которая до сих пор считалась моей невестой.
— Вы не женитесь на мадемуазель де Суде?
— Напротив! Только она будет зваться Мари, а не Берта.
— О! Как я за вас рад! Ибо вы знаете, какое участие я принимал в этом деле, и, если бы вы захотели, я бы сделал еще больше. Так вы виделись с мадемуазель Мари?
— Да, я с ней встречался. И те несколько минут, что я провел с ней наедине, решили, как я надеюсь, мою судьбу! — воскликнул Мишель в состоянии опьянявшей его радости.
Затем он спросил Куртена:
— Ты должен сегодня вернуться в Ла-Ложери?
— Господин барон имеет все основания считать, что я всегда буду находиться в его распоряжении, — ответил арендатор.
— Хорошо, ты сам скоро ее увидишь, Куртен, потому что сегодня вечером я обязательно встречусь с ней снова.
— Где же?
— Там, где мы столкнулись.
— А! Тем лучше, — сказал Куртен, чье лицо светилось от удовольствия так же, как и лицо его хозяина, — тем лучше! Вы даже не представляете, как я буду рад, если вы, наконец, женитесь по вашему вкусу и по любви. Честное слово, раз ваша матушка дала согласие, вы должны это сделать как можно скорее. Вот видите, я вам давал хорошие советы!
И арендатор стал потирать руки, делая вид, что он самый счастливый человек на свете.
— Мой славный Куртен! — воскликнул Мишель, тронутый до глубины души благородством арендатора. — Где я смогу тебя найти вечером?
— Да где скажете.
— А разве ты не остановился, так же как и я, на постоялом дворе «Рассвет»?
— Да, господин барон.
— Хорошо, мы там скоротаем день, а вечером ты подождешь, пока я схожу повидаться с Мари, затем я вернусь, и мы вместе отправимся домой.
— Однако, — возразил Куртен, в чьи планы не входило ничего из того, что сказал ему хозяин, — мне надо выполнить в городе много поручений.
— Я буду тебя сопровождать; так быстрее пройдет для меня время до вечера.
— Об этом не может быть и речи! Выполняя обязанности мэра, я должен заглянуть в префектуру, в то время как вы не можете там появиться. Нет, возвращайтесь на постоялый двор и отдохните, а вечером, часов в десять, мы поедем домой; возможно, вы будете в хорошем настроении, а я, может быть, буду просто счастлив.
Теперь Куртену хотелось хотя бы ненадолго избавиться от Мишеля; с самого утра он только и думал о том, как бы получить деньги за выдачу Малыша Пьера и ни с кем при этом не поделиться, и он решил не уезжать из Нанта, пока не узнает точной суммы вознаграждения и не придумает, как поступить, чтобы оно досталось ему целиком.
Мишель согласился наконец с доводами Куртена и, взглянув на запачканную грязью и мокрую от росы одежду, решил вернуться на постоялый двор.
Как только молодой хозяин скрылся из виду, Куртен тотчас направился к дому генерала Дермонкура; после того как он сообщил свое имя человеку, через несколько минут его провели к тому, кого он желал видеть.
Генерал был весьма недоволен развитием событий; послав в Париж план восстановления мира, образцом которого послужил план, столь успешно осуществленный в свое время генералом Гошем, он никак не ожидал, что проект не найдет одобрения; усматривая во всем происки гражданских властей, ущемлявших права военных, несмотря на осадное положение, генерал чувствовал себя уязвленным и, как старый солдат и истинный патриот, пребывал в самом отвратительном настроении.
— Что тебе надо? — обратился он на «ты» к Куртену.
Куртен поклонился так низко, как только смог.
— Мой генерал, — ответил арендатор, — помните ли вы о ярмарке в Монтегю?
— Черт возьми! Как будто она была вчера, но еще больше помню ночь, последовавшую за ней! Мы чуть было не одержали победу, и, если бы не помешал один негодяй, я бы задушил восстание в самом зародыше. Кстати, как ты называл того человека?
— Жан Уллье, — ответил Куртен.
— И что с ним стало потом?
Куртен невольно побледнел.
— Он умер, — сказал он.
— Это самое лучшее, что этот несчастный мог сделать; однако мне его жаль: он был храбрым малым!
— Если вы помните человека, по вине которого вы не достигли успеха, то как же вы, генерал, могли забыть того, кто сообщил вам необходимые сведения?
Генерал взглянул на Куртена.
— Потому что Жан Уллье был солдат — иными словами, товарищ, и о таких помнят всегда; о других же — иными словами, о шпионах и предателях, стараются забыть как можно быстрее.
— Хорошо, — сказал Куртен, — так вот, мой генерал, позвольте мне напомнить, что я как раз и являюсь тем человеком, кто указал вам, где скрывался Малыш Пьер.
— А!.. Ладно. Что тебе сегодня надо? Говори, только будь краток.
— Я хочу оказать вам такую же услугу, что и раньше.
— Ах, да, но, мой дорогой, времена изменились! Мы уже не в Реце, на овражистой дороге, на которой четко отпечатывается маленькая ступня и бросаются в глаза белая кожа и нежный голос — столь редкое явление в тех краях. Здесь все местные барышни похожи на дворянок. Ты знаешь, за месяц, пока мы тут квартируем, к нам наведывалось не меньше двадцати пройдох вроде тебя и пытались продать шкуру неубитого медведя… Солдаты уже изнемогают от усталости; мы прочесали пять или шесть кварталов, а медведь все так же гуляет на свободе.
— Генерал, я заслужил, чтобы вы с доверием отнеслись к моим словам, поскольку один раз уже доказал, что мне можно верить.
— Хорошо, — произнес вполголоса генерал, — вот будет забавно, если я один схвачу того, кого этот парижский господин со всей своей сворой осведомителей и шпионов разных мастей и с помощью всей явной и тайной полиции до сих пор не нашел. Ты уверен в достоверности полученных тобой сведений?
— Я уверен — не пройдет и суток, как я узнаю все, что вы хотите знать, вплоть до улицы и номера дома.
— Вот тогда и приходи.
