"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

– Он здесь уже был, – пыхтела Остромира, пока они пробирались, стараясь не поскользнуться на подмерзшей грязи, через просторный княжий двор в Свинческе до гридницы. – Три зимы назад, Удалица его запомнила. Он тогда приезжал за твоей вуйкой, помнишь, она одну или две зимы тогда здесь прожила, когда поссорилась с мужем? Он приезжал и забрал ее обратно в Киев. Не муж, а этот его брат.

– Брат киевского князя? – Рагнора обернулась, придерживая накинутый на плечи кожух, который не потрудилась надеть в рукава.

– Да, но не родной, а через его отца и его мать…

– Чью мать?

– Ну, не знаю, пусть он сам расскажет. Ох, Орча, он такой красивый… – почти простонала Остромира.

– Не называй меня Орчей! При чужих людях так скажешь, я тебя пну!

– Ладно, ладно! Что ты такая вредная, Ор… Рагнора!

Пятнадцать лет назад киевский князь Ингвар военной силой захватил Свинческ, и с тех пор смолянские кривичи и русы оказались в подчинении у Киева. Станибор, получивший престол из рук Ингвара, платил дань сначала ему, а потом его сыну Святославу. Старинное гнездо днепровской руси, многочисленное и богатое, владевшее волоками при переходе с северных славянских рек на южные, покорилось другому такому же гнезду, более молодому. В ходе той войны и ее ближайших последствий Свинческ погорел и пострадал от грабежей, но за пятнадцать лет пожарища были застроены, и теперь весь длинный холм над Днепром занимали дворы, отдельные избы и клети. Здесь вперемежку осели русы, варяги-заморяне, славяне-кривичи, голядь, каждый род говорил своим языком, но понимал и другие. В городе и предградье жили, кроме князя с дружиной, торговые люди, ремесленники, бояре ближних родов. Задолго до того как при Олеге Вещем поднялся Киев, отсюда велся торг с дальними землями: от Хедебю до Константинополя. Для удобства торговых людей от русла Днепра был прорыт ров к озеру перед холмом, превративший озеро в хорошую речную гавань. В предградье имелись прострорные гостиные дворы, принимавшие на постой многочисленные дружины с разным товаром, перевозимым с севера на юг и с запада на восток. Совсем близко начинался огромный жальник: тысячи могил, высоких княжеских и незаметных – простых людей. Могилы древних вождей выстроились вдоль пути волока, охраняя то, что создавало богатство города, и напоминая о его прежних хозяевах.

Обоз из Киева, как обычно бывало, пришел к самому началу зимы. Кроме самих смолян, с ним прибыли люди из Хольмгарда и Пскова, вернувшиеся из Царьграда. Им предстояло прожить в Свинческе не менее месяца, а то и больше, пока Днепр замерзнет или хотя бы установится санный путь по суше. Осталось пара дней до полнолуния, с которого начнется праздник, у варягов и русов именуемый Зимние Ночи, а у славян – Осенние Деды. Время перехода с лета на зиму – начало холодов, снегопадов, суровой и темной поры. Чтобы пережить ее, требуется теплое пристанище, запасы пищи и покровительство как богов, так и мертвой части рода. В эти дни владыки приносят богам и предкам благодарственные жертвы, в домах накрывают столы для умерших, приглашают их угощаться паром от горячей каши и блинов, только что снятых с огня. У князя Станибора тоже готовился пир, и он был рад, что торговые гости успели вернуться, пока еще можно плыть по Днепру на лодьях, не увязая в снеговой каше. Привезли дорогие товары – для подарков родне и старейшинам, греческое вино в обмен на русский мед, а еще доставили из теплой Полянской земли хлеб – рожь и пшеницу. В земле смолян уже заметно холоднее, урожаи хуже, и бывали годы, когда только торговля с Киевом спасала Свинческ от голодного мора. Теперь же и княгиня Прибыслава, и воеводша Ведома, мать Рагноры, улыбались, довольные, что им до весны хватит муки для пирогов и хлеба.

Гридница, где ныне принимал гостей князь Станибор, была выстроена лет двести назад первыми варяжскими воеводами, осевшими в верховьях Днепра. Рассказывали, однако, что и за века до них здесь жили какие-то люди северного языка, и даже показывали место в двух верстах от Свинческа, где якобы стояла усадьба их конунга, владевшего всей округой. Но прямых потомков тех людей не осталось, и никто не знал имен прежних властителей. Однако днепровские русы считали себя первыми на всем протяжении между южными и северными морями; здешние их владения были на несколько веков древнее и Хольмгарда, и Киева. Здешние русы, даже не будучи сами королевских родов, считали выскочками и потомков Харальда Боезуба, осевших на Волхове, и тем более Хельги Хитрого. Неудивительно, что даже кузнецы-русы, живущие на берегу Днепра под стенами Свинческа, полагали, что брак Сверкеровой младшей дочери с внучатым племянником Хельги Хитрого именно Святославу сделал честь.

Тем не менее, со времен Хельги Хитрого киевские русы добились многого, обрели силу и влияние, так что даже смолянские русы были вынуждены перед ними склониться. При мысли о встрече со знатным человеком из Киева, близким родичем его владык, Рагнора чувствовала и досаду, и волнение, и любопытство, Перед тем как войти в гридницу, пригладила волосы под вышитым очельем, поправила куний кожух на плечах, огладила темно-русую косу, перекинутую с плеча на грудь. Все при ней; сознание своего совершенства делало ее уверенность такой искренней.

Князь Станибор – худощавый мужчина лет тридцати пяти, в чьей внешности сохранилось что-то волчье даже через пятнадцать лет благополучной жизни – сидел на престоле, на небольшом возвышении; вторая часть сидения, предназначенная для княгини, сейчас была пуста. Рагнора вошла; походка ее была неспешна и величава, взгляд выражал гордость и невозмутимость, в то время как больше всего ей хотелось скорее оглядеть людей в почетной части, возле Станибора, и найти киевского гостя.

А когда нашла, глаза у Рагноры чуть не выскочили на лоб. Князь внимательно слушал одного из гостей, а тот, мужчина лет сорока с чем-то, мог бы своим видом поразить не только юную деву. Смуглое лицо с несколькими старыми, побелевшими шрамами, кожаная повязка на правом глазу, длинные русые волосы, слегка продернутые сединой, заплетены в несколько кос, на косичках густой бороды надеты серебряные бусины. Было в нем нечто и величественное, и дикое; примерно так Рагнора воображала себе тех древних конунгов, что правили этим краем пятьсот лет назад. Громким уверенным голосом он что-то рассказывал Станибору, непринужденный, будто всю жизнь провел среди владык.

– Да какой же это жених? – в изумлении шепнула Рагнора. – Остря, ты точно рехнулась. Ему в невесты годится только великанша о девяти головах! Такая же старая и страшная, как он сам.

– Ор… Рагнора, это ты глаза протри! Не туда смотришь! Давай с той стороны пройдем, он его загораживает.

Они прошли немного с другой стороны палаты, где сидели свои, свинческие старейшины, собравшиеся послушать путников.

– Вон тот! – с каким-то даже благоговением выдохнула Остромира над ухом.

Наконец-то Рагнора поняла, кого ей показывают. И даже испугалась – будто шла по ровной дороге и вдруг ухнула в яму.

От своих знатных предков Рагнора унаследовала немалую смелость, и окажись этот смуглый одноглазый гость киевским женихом, она бы только посмеялась. Но теперь она увидела того, кто привел Остромиру в такое волнение. Сбоку от одноглазого – еще ближе к князю – сидел высокий парень лет двадцати или чуть больше. Четырнадцатилетним девушкам он казался взрослым мужчиной в расцвете сил, но еще не старым, а именно таким, чье внимание, пусть даже это будет мимолетный взгляд, поднимает младших в собственных глазах. И он был так красив, что Рагнора содрогнулась и уцепилась за край стола. Длинные светлые волосы с двумя тонкими косами, уходящими от лба и скрепленными на затылке, чтобы не лезли в глаза. Продолговатое лицо с широким прямоугольным лбом от высоких скул заметно сужалось к тонкому подбородку, который придавал изящества правильным чертам, не вредя уверенному и мужественному выражению. Золотистая щетина подчеркивала цвет ярких губ, брови были темнее волос. Одеждой он сразу выделялся даже в княжеской гриднице: сверху кожух на светлом щипаном бобре – знак принадлежности к княжескому роду, крытый красной шерстью с шелковыми полосками по краям, под ним кафтан, тоже красный, тоже с шелком, с серебряным позументом, какой делают в Свеаланде. На груди толстая плетеная цепь из серебра и на ней узорный «молот Тора». Вид у гостя был усталый после долгой дороги, глубоко посаженные глаза немного припухли.