"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Живя на перекрестке важных торговых путей, Рагнора привыкла видеть каждое лето и каждую зиму незнакомых людей, нередко состоятельных и прославленных, но еще не было среди них такого, чей вид ударил в сердце, будто молния. Рагнора отвела глаза, стараясь собраться с духом, подавить невольное восхищение, принесшее непривычную ей неуверенность. Его красота показалась ей опасной, хотя она не смогла бы сразу сказать, в чем эта опасность состоит.

Тут их заметили.

– Остромира! – воскликнул Станибор. – Рагнора! Что вы там прячетесь? Идите, девушки, поздоровайтесь с нашим гостем. Это Торлейв, сын Хельги Красного, сводного брата Эльги киевской. Он здесь уже был, когда Прияна уезжала обратно, вы его не помните?

Князь позвал их обеих. Уже вторую зиму эти две девушки считались взрослыми, показывались гостям на пирах и даже подносили рог тому, кого князь укажет. Остромира, привыкшая уступать Рагноре, подтолкнула ее, побуждая идти первой, но та в кои веки вспомнила, что княжеская дочь – не она, и не двинулась с места, вынуждая Остромиру откликнуться на зов.

– Да идем же, что мы как две клуши! – страдая, прошипела Рагнора. – Не цепляйся за меня!

Вдвоем они приблизились к престолу; теперь уже все в гриднице смотрели на них. По рядам отцовских гридей, старейшин и приезжих пробежал многозначительный ропот, и смысл его Рагнора отлично понимала. О таких встречах говорят сказания: как знатный молодой мужчина приезжает в чужую землю к властителю, у которого имеется прекрасная дочь… И опять на месте этой дочери Рагнора видела себя, забыв про подругу.

– Княгиня на поварне пропадает, я вот гостей одними разговорами угощаю, все жду, пока найдется, кто им рог поднесет! – с усмешкой сказал Станибор. – Хавгрим! – Он нашел глазами чашника и хотел приказать подать рог, но передумал. – Нет, стой. Как по-твоему, – он взглянул на молодого гостя и подмигнул, – которая из них моя дочь? Угадаешь?

– Угадаю! – Гость улыбнулся без малейшего смущения и двинул бровью: дескать, безделица.

Из вежливости он встал и выпрямился; и впрямь высок, хотя не чрезмерно, даже под кожухом видно, что плечи широки, а ремень с золоченой пряжкой затянут, показывая тонкий в поясе стан. Рагнора стояла, опустив глаза, изо всех сил стараясь придать себе скромный вид. Остромира рядом с ней даже покраснела от волнения. Сам Ярила, вздумай он спуститься с холодных небес обогреться у людского очага, не мог бы быть красивее.

Сдерживая улыбку, Торлейв быстрым взглядом окинул двух юных девушек. Которая из них Рагнора, он понял мгновенно. Когда он ее видел в прошлый раз, ей было лет десять или чуть больше, девчонка еще – косу уже плетут, но плахту или поневу, как здесь принято, еще не надевают. Память о племяннице Прияны, которая с деловитым видом часто вертелась поблизости, у него осталась расплывчатая, но сейчас он сразу узнал лоб, голубые глаза с острым взглядом, темные брови, чуть вздернутый нос. Узнал не столько Рагнору, сколько Прияну, какой та могла быть девять-десять лет назад.

«Ничуть не похожа», – сказала ему Прияна. Неправду сказала. Или сама забыла, как выглядит дочь сестры, или не хотела, чтобы Торлейв увидел в племяннице ее подобие. Эта мысль немного согрела ему сердце: когда тебя не могут любить, даже проблеск ревности несет надежду.

Эта дева – уже не дитя. Ростом она уступает Прияне, но та выше многих женщин. Черты лица более тонкие, но сквозь смущение неопытности просвечивает такой же властный и твердый нрав. Варяжское платье буровато-желтого цвета, с желтой шелковой отделкой, кожушок на кунице… и правда, если не знать, поверишь, что это княжеская дочь.

На другую он взглянул из одной вежливости и снова улыбнулся. Подруга Рагноры была такого же роста, но пополнее, лицо овальное, белое как сметана, румянец – словно грудка снегиря, яркие губы-ягоды, а между ртом и подбородком ямочка. Волосы более светлые, взгляд испуганный. Тоже готовая невеста: грудь уже как у взрослой, и видно, что после родов сделается пышной, как сноп.

– Ну так что – которая? – нетерпеливо подзадорил его Станибор.

Тут Торлейв чуть не совершил оплошность. Едучи сюда, он думал только о Рагноре: за Рагнорой его послали, и ее, племянницу Прияны, он хотел увидеть.

«Вот эта!» – уже хотел сказать он, глядя на Рагнору. Но тут она подняла наконец глаза и бросила на него быстрый взгляд, смущенный и в то же время вызывающий. В этом вызове была и дерзость избалованного ребенка, и игра женщины, знающей себе цену. Она сейчас и то, и другое: для домашних еще дитя, но чужие мужчины смотрят на нее как на желанную добычу, дорогую награду, и она знает об этом. Она совсем готова сбросить остатки детства и стать женщиной по уму. Рагнора будто угадала то, о чем он еще ни слова никому не сказал: что его прислали сюда за ней. Прияна упоминала, что ее племянницу назвали по бабке-колдунье. Так может, она не только имя унаследовала? Еще рано выдавать, что она-то его и занимает…

Но ведь Станибор спрашивал о своей дочери, вспомнил Торлейв и с облегчением отвесил второй девушке легкий поклон:

– Вот это твоя дочь, Станибор. Ее имя Остромира, ты сказал?

По рядам сидящих пробежал веселый одобрительный ропот, а девушка еще сильнее порозовела.

– Теперь давай рог! – велел князь, и довольный, и разочарованный.

Он был рад, что киевский гость угадал княжну в его дочери, но и жалел о пропавшем случае посмеяться. Многие до Торлейва ошибались. Да и к чему здесь такой проницательный родич Святослава киевского?

Чашник подал Остромире рог, и она, будто через силу, приблизилась к гостю. Торлейв вышел вперед и встал перед ней. Теперь, когда их разделяло шага три, Остромира совсем растерялась. Княжна была обучена искусству всякой знатной женщины, но облик и уверенные повадки Торлейва ослепили ее. От смущения она не могла поднять глаз и слова приветствия пробормотала едва слышно. Торлейв мимо нее метнул быстрый взгляд на Рагнору; та чуть прикусила губу, подавляя пренебрежительную усмешку, но ее глаза ясно говорили: я справилась бы лучше. Торлейв пожалел в душе, что не ей досталась эта честь. Остромира подала ему рог, он взял его, не давая ей отнять свои руки, и наклонился. Но она то ли забыла, то ли не посмела его поцеловать; Торлейв стоял, застыв, смех за столами усиливался. Наконец он сам слегка коснулся губами ее пылающей щеки, забрал рог и отстранился. Остромира пустилась бежать и под хохот, впрочем, сочувственный, вылетела из гридницы.

Поднося рог ко рту, Торлейв взглянул поверх него на Рагнору: та усмехалась, не слишком жалея свою незадачливую подругу.

– Послушай, конунг, если твоя дочь не приготовила для нас поцелуев, может, у другой девушки они найдутся? – обратился к Станибору тот одноглазый. – Ты ведь не позволишь думать, будто гости в твоем доме не получают всего, что им положено?

– Да уж, этого я позволить не могу! – смеясь и жалея о трусости собственной дочери, ответил Станибор и движением руки соединил Рагнору и Торлейва: – Орча, иди помоги!

Девушка бросила на князя сердитый взгляд: ее детское имя, от которого она всеми силами старалась избавиться, вовсе не нужно было называть перед этими людьми! От досады она чуть не зашипела.

– Ты прав, княже! – громко ответила она, и гридница разом стихла, чтобы расслышать ее слова. – Мы не дадим киянам думать, что у нас тут недостает смелости!

С этими словами она решительно двинулась вперед… миновала Торлейва, будто не заметив, приблизилась к скамье, наклонилась и звонко поцеловала одноглазого куда-то в бороду. Она бы медведя поцеловала, лишь бы не показать себя трусихой, а это решение дало ей утереть нос сразу всем – присутствующим и сбежавшим. Потом развернулась и под взглядами опешивших гостей и домочадцев величаво выплыла из гридницы.

Вслед ей полетел громкий хохот единственного мужского голоса: это, первым опомнившись, хохотал ее собственный отец, воевода Равдан Краянович.

Глава 2

Торговые люди с севера перед возвращением домой закупали в Киеве жито нового урожая, и отправиться в путь удалось только после начала молотьбы. Не имея охоты уезжать от Прияны, Торлейв не досадовал на задержку, но в итоге вышло так, что до Смолянской земли они добрались прямо к Зимним Ночам, под растущей луной. Теперь ожидались праздники и пиры на несколько дней, что позволяло не спешить с делами, а сперва оглядеться. Дел у Торлейва было несколько. Эльга поручила ему забрать Рагнору, а Святослав – объявить о предстоящем походе на вятичей и пригласить охотников в войско. Для таких важных поручений Торлейв был, пожалуй, молод, но высокое происхождение, опыт и ученость не по годам делали его вполне достойным послом от киевского князя. Еще пару зим назад он ездил от Эльги к Оттону немецкому и видел вблизи, как делаются такие дела. Однако на легкий успех Торлейв не рассчитывал: знал, что смоляне, русы и кривичи, не любят киевских русов, своих завоевателей. Князь Станибор был обязан своим возвышением Ингвару, да и Равдан, отец Рагноры, тоже не стал бы смолянским воеводой, вторым после князя человеком, если бы не гибель Сверкера от руки Ингвара. Их родовую быль Торлейв хорошо знал от Прияны еще с той зимы, когда приезжал сюда за ней. Ведома, старшая сестра Прияны, вышла за Равдана убегом – сбежала с ярильских игрищ, и отец до начала зимы вовсе не знал, что с ней. Обманом заполучив дочь обратно, Сверкер пытался выдать ее заново по своему выбору, и с Равданом ей удалось повидаться лишь один раз, тайком, в Карачун, когда вилькаи в волчьих личинах явились в Свинческ за подношениями. В ту ночь и была зачата Рагнора; собственная мать боялась, что та родится ведьмой. Однако, не явись в Свинческ Ингвар киевский с войском, не убей он Сверкера – неизвестно, сумел бы Равдан вернуть свою жену. Но то было дело давнее, и благодарность давно растаяла под напором досады от подчиненного положения.