Михаил Голденков - Три льва
— Так это же шведы! — воскликнул Михал, глядя на солдат в темно-оранжевых казаках со множеством пуговиц, в маленьких круглых шляпах с узкими полями — форма шведских пехотинцев. Их было тут человек тридцать. Солдаты почти не обратили внимания на подъехавших Кмитича, Михала и Вяселку, ибо они были жутко заняты тем, что растаскивали брошенный, скорее всего, польскими шляхтичами, бежавшими от казаков Дорошенко, обоз. Тут стояло целых три полных груженых повозки, в которых Кмитич разглядел фламандские и итальянские картины, серебряные и позолоченные подсвечники, кубки, меховые шубы, шапки, декоративное холодное оружие… На картины, впрочем, солдаты не обращали никакого внимания, хватая лишь самое, на их взгляд, ценное. Хотя шведской эту пехоту можно было назвать весьма условно — все солдаты были финнами, офицеров среди них видно не было, и на вопросы Кмитича на шведском языке они лишь пожимали плечами, отвечая что-то неразборчивое, по-фински.
— Может, это люди Торрена? — спросил Михал, поворачивая голову к Кмитичу.
— Нет, Михал, не Торрена, — покачал своей соболиной шапкой Кмитич, — Торрен строгий и требовательный офицер. Это какие-то приблудные.
Пока Кмитич, Вяселка и Михал, не сходя с коней, наблюдали за солдатами, двое финнов вывели из топи красивую молодую девушку, с растрепанными длинными волосами медового цвета, наряд и манеры которой говорили, что это знатная паненка — не то польская, не то из местных русинских шляхтичей. Видимо, девушка пряталась в кустах, но ее быстро нашли. Едва выбравшись на тропку из топи, один из солдат, не по-северному темноволосый и коренастый, со злыми карими слегка раскосыми глазами, принялся срывать с юной паненки одежду, так что шляхенка вмиг осталась в белой фланелевой юбке и корсаже с серебряными петлями. При виде серебра финн немедля сорвал и корсаж, прельстившись тонкостью фланели, а затем, неясно для каких целей, вздумал стащить и саму юбку. Девушка отчаянно отбивалась, плакала и выкрикивала на ломаном немецком:
— Нихт! Битте! Нихт!
Ее крики и привлекли внимание Кмитича с Михалом. Они оглянулись. Увидела их и молодая паненка. Узнав в знатных кавалеристах своих, она тут же закричала в их сторону уже по-польски:
— Помочь! Помочь! Хронь мнье, проше!
Молодая полька протягивала руки, глядя своими огромными полными слез очами именно на Кмитича.
— Вад йэр ду[10]? — обратился возмущенный Кмитич к коренастому солдату, но тот не реагировал. Памятуя, что эти финны не понимают либо делают вид, что не понимают по-шведски, Кмитич перешел на немецкий:
— Ду фермаль! — вновь крикнул он солдату. — А ну оставь ее сейчас же! Не то спущусь с коня и продырявлю тебе башку!
Но финн не реагировал и на немецкий язык. На латынь он также не отзывался. Так и не дождавшись ответа со стороны солдата, продолжавшего, не обращая внимания на слезы девушки, раздевать ее, Кмитич соскочил на землю и приблизился к финну.
— Вам что, не хватает уже награбленного? Вы еще унижаете эту знатную особу! Как вам не стыдно! Вы же солдаты короля, а не разбойники! — стал укорять наглеца Кмитич как мог по-немецки. — Вам стоит вспомнить о давших вам жизнь матерях и о том, что открывать наготу женщины недостойно христианина и человека!
Увы, и эти слова были напрасны. Финны, похоже, плевать хотели и на честь солдата, и на честь молодой паненки, и на христианскую добродетель. Товарищ коренастого финна, высокий и рыжий, лишь тупо улыбался.
В этот момент юная полька поняла, что пришла надежная помощь, и, схватив Кмитича за рукав, спряталась за его спиной, вся дрожа и испуганно лопоча:
— Матка Боска, Матка Боска! Хронь мнье!
Коренастый финн попытался вытащить девушку из-за спины Кмитича. Похоже, богатый расшитый золотыми галунами мундир полковника ничуть не смущал этих наглецов. Однако Кмитич не дал солдату схватить паненку и как можно мягче отстранил его руку. Драться с этой солдатней не было никакого желания: их было явно больше — почти тридцать человек. Но нахальный солдат вновь дернулся, чтобы схватить девушку. Кмитич оттолкнул его руку уже порезче. Тот что-то прорычал на своем непонятном наречии и сильно толкнул Кмитича в его широкую грудь. Слуцкий князь пошатнулся, едва устояв на ногах.
— Эй, Самуль, осторожней! Не связывайся с ними! — крикнул Михал. Он, впрочем, также спрыгнул с коня и стал приближаться к Кмитичу, чтобы помочь увести девушку от этой свалки.
В этот самый миг финн второй раз попытался заехать Кмитичу уже в лицо кулаком, но оршанский полковник перехватил его руку своей левой, выкрутил так, что та затрещала, финн взвыл, стиснув зубы, а правой рукой Кмитич, молниеносно выхватив саблю, наотмашь рубанул негодяя по голове плоской стороной лезвия. Финн пошатнулся, и по его смуглому лицу из-под низенькой шляпы, все еще сидевшей на голове, поползла кровавая змейка. Что-то прохрипев на своем языке, солдат со стоном рухнул на землю, оглушенный ударом мастера сабельного боя. Рыжий финн испуганно отпрянул, выхватывая шпагу. Тотчас к Кмитичу бросилось человек десять, обрушивая на него удары своих клинков. Кмитич, мастерски орудуя саблей, отбивал все удары… но солдат было слишком много, и вот один из нападавших выпадом вперед достал голову полковника колющим выпадом в правую бровь. Однако плохо заточенная сабля этого горе-вояки не оставила даже пореза на лбу литвинского князя — лишь ссадину.
— Ах вы черти безрогие! — кажется, только сейчас Кмитич по-настоящему разозлился.
Михал, выхватив шпагу, уже стоял бок о бок с Кмитичем. С коня соскочил и также встал рядом с друзьями Вяселка, весело крича:
— А ну, холера ясна, лопари безмозглые, не приближаться!
Финны быстро окружили троицу. Их озлобленные лица выкрикивали непонятные слова.
— Стреляйте, полковник! Зовите казаков! — крикнул Вяселка, и только тут Кмитич понял, что они оставили пистолеты в седельных кобурах своих коней, подход к которым уже перекрыли взбешенные ратники в темно-оранжевых казаках. Правда, узкое место мешало этой солдатне развернуться, что было на руку Кмитичу и его маленькому отряду. Кмитич, Михал и Вяселка, прижавшись спинами друг к другу, уверенно встали в круг, выставив свои клинки на уровне лиц озлобленных солдат, которых было человек пятнадцать, не меньше. Осмелевшие из-за своего численного преимущества, они уже совсем было собрались наброситься на троицу, но Кмитич их опередил. Вычерчивая в воздухе своей карабелой перекрестья и эллипсы, он ринулся первым, орудуя саблей так быстро и ловко, что глаза Вяселки округлились до размеров литвинского талера.
— Пан Михал! Подывытыся! Шо робыться! — вскричал Вяселка, глядя, как от свистящих пируэтов сабли Кмитича финны один за другим сраженными падают в траву. Михал также с открытым ртом взирал на разгневанного друга, уложившего уже четырех негодяев. С годами Кмитич лишь прибавил в технике владения саблей… Солдаты уже не шли на посполитых офицеров в атаку, они быстро пятились, иные бросились спасаться за деревья, крича:
