Михаил Голденков - Три льва
— Пан Михал! Подывытыся! Шо робыться! — вскричал Вяселка, глядя, как от свистящих пируэтов сабли Кмитича финны один за другим сраженными падают в траву. Михал также с открытым ртом взирал на разгневанного друга, уложившего уже четырех негодяев. С годами Кмитич лишь прибавил в технике владения саблей… Солдаты уже не шли на посполитых офицеров в атаку, они быстро пятились, иные бросились спасаться за деревья, крича:
— Пакене! Пакене!
В один миг дорога опустела, на ней осталось лишь брошенное шляхтичами добро да лежащие сраженные финские солдаты. Как раз в этот момент послышался топот копыт и появилась желаемая, но опоздавшая подмога — казаки. Они не стали ждать сигнала и, беспокоясь о за своих командирах, последовали за ними в лес…
— Богатый трофей! — улыбался Вяселка, подбирая брошенные мушкеты. Рядом, охая, тяжело поднимались с земли два раненых финских солдата. Приходил в себя и коренастый брюнет, из-за которого все началось. Он сидел на земле и глухо мычал, обхватив окровавленную башку. Какой-то казак, проходя мимо него, со всей силой пнул его ногой, и солдат вновь уперся носом в траву.
— У Самуля трофей побогаче, — усмехнулся Михал, кивая на паненку. Вяселка только сейчас вспомнил про девушку и посмотрел на нее. Та, в одной нижней рубахе, стояла, схватившись за руку Кмитича, и испуганно выглядывала из-за его спины, словно оршанский полковник был ее братом или отцом, перед которым она не стыдилась своего полунагого вида.
— Этих двоих нужно взять с собой, — указал на раненых финнов Кмитич, — на случай, если на нас захотят жаловаться эти мерзавцы, и всех лошадей тоже забрать нужно.
— А что с девчиной делать?
Кмитич с растерянным видом обнял испуганно прижавшуюся к нему паненку.
— Отдай ей ее одежду, полковник, для начала, пусть оденется, — усмехнулся в свои пшеничные рыжие усы Вяселка, — ну а потом… Бросать ее тоже нельзя. Бери с собой. Может, женишься. Кто она, кстати?
— Я есть пана Корицкого младшая дочка Мальгожата, — ответила девушка, старательно выговаривая слова на русинском, видя, что ее спасители не поляки, а люди русские.
— Во! Знатного рода девка! — вновь гоготнул Вяселка. — Будешь у нас турком, пан Самуль. Со своим гаремом!
— Как, кстати, на это посмотрит твоя Алеся, а? — улыбнулся Михал.
— Паны ясновельможные, прошу, не бросайте меня! — умоляла девушка, все еще вцепившись пальцами в светло-коричневый камзол Кмитича. — Мы пытались от казаков утечь, а тут свои, если этих жавнеров можно так назвать, напали, стали добро делить.
— Ладно, одевайтесь, — покраснел Кмитич, — не бросать же вас в лесу, ей-богу.
Коней было в избытке, поэтому юной паненке предложили надеть мужское платье и ехать верхом вместе со всеми. В брошенных телегах оказалось изрядно одежды, и Мальгожата в конце концов что-то для себя подобрала. В мужском красном камзоле, плаще и лисьей шапке с пером она стала похожа на юного миловидного парубка. Мужчины, глядя на преображение пани Корицкой, расхохотались, а девушка зарделась, но тут же по-боевому приосанилась, крикнула грозно:
— А ну, чего ржете, как кони?
Все удивленно замолчали…
Выбравшись из леса, отряд проехал около версты по полю и после захода солнца отпустил восвояси пленных раненых финских солдат с лошадьми. Поскольку ночь стояла светлая, Кмитич проехал еще пару верст, а затем, около часа ночи, они накормили лошадей в каком-то шляхетском имении. Там же и заночевали. Кмитич лежал на сеновале и, памятуя, какое нынче число, тихо пропел:
Ночь малая, да Купальная…
Ночь на Яна Купала… Где-то сейчас жгут костры, водят хороводы, голышом купаются в теплой ночной воде рек и озер, парочки с факелами идут в лес искать папарать-кветку, которую, конечно же, не найдут, но, укрывшись в зарослях, предадутся силе бога любви Ладо… Хлопцы прыгают через огонь, а молодые девчата опускают в воду венки, гадая на суженого… Кмитич тяжело вздохнул. Есть ли сейчас такое где? Он уже и забыл, когда и сам присоединялся к празднующим Купальскую ночь. Пару раз водил своего сына к берегу Рши, к старому доброму дубу Диву, где уже, увы, никто не собирался, как в довоенные годы. Исчезли и оршанские язычники кривичи, что устраивали свои паганские пляски и хороводы вокруг Дива, гадали, молились… Словно ветром сдуло. Живы ли? Куда ушли? Сиротливо стал смотреться и старый Див, его сучья грустно обвисли, когда Кмитич подходил к нему в последний раз, перед отъездом на войну. Думая обо всем этом, Кмитич и сам не заметил, как заснул, принимая ранний сон за явь. Вот он идет по ночному лесу, в поисках папарать-кветки, вот разводит руками высокие кусты, за которыми льется странный белый свет, а там… стоит нагая девушка и ее белое тело светится в ночи. Девушка протягивает руки к Кмитичу и, улыбаясь, говорит по-польски:
— Хронь мнье, пане!
Кмитич вскочил, выхватив из-под головы пистолет — кто-то лез к нему на сеновал по лестнице… Полковник взвел затворное колесо пистолета, готовый разрядить его в голову врага.
— Кто идет? — крикнул полковник, понимая, что это может быть и Вяселка или Михал.
— Это пани Мальгожата, пан Самуэль! — услышал он голос девушки. — Пани к вам!
Тут же показалось миловидное личико девушки под мохнатой казацкой папахой. Она счастливо улыбалась.
— Вот же! — в сердцах сплюнул Кмитич. — Я чуть тебя не пристрелил, дурница! У вас, женщин, странно работают ваши красивые головки! Чего надо в такой поздний час?
Паненка уже залезла на сеновал и осторожно присела рядом с Кмитичем, прикладывая палец к губам, мол, тише, не шуми. На ней по-прежнему была надета казацкая свитка, которая сейчас была довольно смело расстегнута на груди.
— Да ты что? — Кмитич почти со страхом уставился в два голубых глаза девушки, которые в сумраке казались почти черными. — Почему не спишь у себя?
— Боязно! С паном спокойней, — и паненка плюхнулась рядом с Кмитичем, — казаков боюсь, да и драгун пана Михала тэж, — закончила она по-польски.
Кмитич явно смутился, но перечить не стал.
— Ладно, ложись рядом, хотя…
— Что?
— Да ничего!
Он опять растянулся на теплом сене, понимая, что сон враз ушел. А шустрая паненка, подкатившись под самый бок князя, обхватила его руками за широкую грудь.
— Э, пани, вы бы это полегче, того… — пробурчал Кмитич, как можно мягче отстраняя ее руку. — Я, между прочим, женат. Да и в отцы почти тебе гожусь. Сколько пани Мальгожате лет?
— Восемнадцать.
— У тебя, поди, и жених есть?
— Нет, пан. Нема, — улыбнулась девушка, плотнее прижимаясь к Кмитичу. Папаха ее куда-то слетела, а длинные пышные волосы разметались, упав на лицо оршанскому князю.
