Оливер Боуден - Assassin’s Creed: Renaissance
— Чем я могу вам помочь? — отозвался Леонардо, выходя на улицу и заставляя стражника отступить на шаг.
— Я уполномочен задать вам пару вопросов.
Леонардо исхитрился не дать стражнику войти.
— А что случилось?
— Поступило сообщение о том, что вы общаетесь с врагом города.
— Я? Общаюсь? Нелепо!
— Когда вы в последний раз виделись или разговаривали с Эцио Аудиторе?
— С кем?
— Не притворяйся идиотом. Мы знаем, что ты близко общался с Аудиторе. Продал его матери свою мазню. Может немного освежить твою память?
Стражник ударил Леонардо в живот тупым концом алебарды. С громким криком боли Леонардо согнулся и рухнул на землю, а стражник пнул его.
— Теперь ты согласен сотрудничать? Ненавижу художников. Сборище гомиков.
Это дало Эцио время, чтобы незаметно выйти наружу и подкрасться к стражнику со спины. Улица оказалась пуста. Задняя часть потной шеи стражника была не защищена. Эцио поднял руку, приводя механизм в действие, клинок беззвучно выскочил. Одним ловким движением раскрытой правой руки, Эцио вонзил клинок в шею врага. Недавно заточенное лезвие легко и без сопротивления вошло в тело. Стражник умер раньше, чем тело упало на землю. Эцио помог Леонардо подняться.
— Спасибо, — проговорил художник с дрожью в голосе.
— Извини, я не должен был его убивать, но…
— Иногда у нас нет иного выбора. Но я ожидал подобного…
— О чем ты?
— Я был замешен в деле Сальтарелли.
И тут Эцио вспомнил. Джакопо Сальтарелли работал натурщиком. Несколькими неделями ранее его анонимно обвинили в занятиях проституцией, и Леонардо, вместе с еще тремя художниками, попали на скамью подсудимых. Дело было закрыто за недостаточностью доказательств, но от пятна на репутации уже нельзя было избавиться.
— Но здесь не преследуют за гомосексуализм, — сказал он. — Кажется, немцы придумали кличку для таких мужчин. Они называют их флорентийцами.
— Официально я все еще вне закона, — буркнул Леонардо. — 'Ты все еще можешь отделаться штрафом. С такими людьми у власти, как Альберти…
— А что с телом?
— О, — проговорил Леонардо. — Это же просто удача. Помоги мне втащить его внутрь, пока никто не увидел. Я положу его с остальными.
— Удача? С остальными?
— В подвале достаточно прохладно. Они сохраняться в течение недели. Госпиталь предоставляет мне один-два трупа, а если потребуется, то и больше, для опытов. Все неофициально, конечно. Я вскрываю их и изучаю, это помогает мне в исследованиях.
Эцио взглянул на друга с еще большим любопытством.
— В чем?
— Думаю, я говорил тебе, что мне нравится разбираться, как устроены вещи.
Они внесли тело внутрь, и два ассистента Леонардо утащили его через дверь вниз по ступенькам.
— Но что если они пришлют кого-нибудь следом, — выяснить, что с ним случилось?
Леонардо пожал плечами.
— Я все буду отрицать, — он подмигнул. — У меня есть в городе влиятельные друзья, Эцио.
Эцио пришел в замешательство.
— Ну, если ты вполне уверен…
— Только не рассказывай никому о случившемся.
— Не расскажу. Спасибо тебе, Леонардо. За все.
— Не за что. И не забудь, — в его глазах вспыхнул огонек голода, — если найдешь другие страницы из Кодекса, принеси мне. Кто знает, какие новые изобретения могут быть описаны на них…
— Обещаю.
Эцио проделал путь в дом Паолы в приподнятом настроении, хотя не забывал, что необходимо скрываться в толпе, когда шел на север через город.
Паола с радостью встретила его.
— Ты задержался больше, чем я ожидала.
— Леонардо любит поболтать.
— Я надеюсь, это не все, чем он занимался?
— Нет. Взгляни!
Он показал ей клинок на запястье, выдвинув его показным жестом из-под рукава, и мальчишески улыбнулся.
— Впечатляет.
— Да, — Эцио выглядел восхищенным. — Конечно, нужно еще потренироваться. Мне бы хотелось оставить при себе все пальцы.
Паола помрачнела.
— Эцио, похоже, ты все обдумал. Я дала тебе знания, а Леонардо — новый клинок. — Она вздохнула. — Теперь все, что от тебя требуется — сделать дело.
— Да, — тихо согласился Эцио, его настроение испортилось. — Вопрос только в том, как лучше подобраться к мессеру Альберти.
Паола задумалась.
— Герцог Лоренцо возвращается. И он не обрадуется казни, которую провел в его отсутствие Альберти. Но он бессилен оспорить решение гонфалоньера. Однако, завтра ночью в монастыре Санта-Кроче пройдет выставка последних работ Маэстро Верроккьо. Весь высший свет Флоренции будет там, включая Альберти. — Она внимательно посмотрела на Эцио. — Я думаю, тебе тоже нужно быть там.
Эцио узнал, что помимо остальных скульптур, будет выставлена бронзовая статуя Давида, библейского героя, с которым ассоциировала себя Флоренция, расположенная между двумя Голиафами — Римом на юге и жадными до земель королями Франции на севере. Она была создана по заказу семьи Медичи и должна была быть установлена во Дворце Веккьо. Маэстро начал работу над ней три или четыре года назад, и ходили слухи, что голова статуи была создана на основе головы одного из молодых учеников Верроккьо, — а точнее с Леонардо да Винчи. В любом случае, это вызвало сильное волнение, и люди уже обсуждали, что именно одеть на это важное мероприятие.
Эцио получил информацию к размышлению.
— Позаботься о моих матери и сестре, пока меня не будет, — попросил он Паолу.
— Как если бы они были моей семьей.
— И если со мной что-то случится…
— Верь, и все будет хорошо.
Эцио пришел к Санта-Кроче уже вечером. До этого он тщательно подготовился к заданию, потренировался с оружием, пока не убедился, что обращается с ним вполне профессионально. Его мысли крутились вокруг смерти отца и братьев, и жестокий голос Альберти, выносящего приговор, все так же ясно звучал у него в ушах.
Когда Эцио достиг места, он заметил две фигуры, которые явно направлялись в его сторону, отделившись от небольшого отряда телохранителей, на чьей униформе изображались пять красных шаров на желтом фоне. Они приближались, споря, и он поспешно скрылся в пределах слышимости. Они остановились перед портиком церкви, и он подкрался ближе, оставаясь вне поля зрения и прислушиваясь. Мужчины разговаривали на повышенных тонах. Одним оказался Уберто Альберти, другим — худой молодой человек лет 25 с большим носом и решительным лицом, богато одетый в алую шапку и мантию, под которыми виднелась серо-серебряная рубашка. Герцог Лоренцо — Il Magnifico, как звали его люди, презираемый Пацци и их союзниками.
— Ты не вправе требовать от меня объяснений, — проговорил Альберти. — Я основывался на полученной информации и неопровержимых доказательствах. И действовал в соответствии с законом и в рамках своих полномочий!
