Ирина Измайлова - Троя. Герои Троянской войны
— Нет, это не я! — проскулил Лейод.
Некоторые из женихов засмеялись: его трусость переходила уже все границы.
— Давай его сюда, Пентесилея! — воскликнул Одиссей. — Не то тебя стошнит от того, что приходится его трогать. Давай, вряд ли он опять побежит…
Амазонка подняла афинянина на ноги и сильным пинком препроводила на середину зала.
— Ну? — спросил Одиссей. — Как тебя прикончить, Лейод? Драться ведь ты не будешь? Не то, что со мной, даже с последним рабом…
— У меня рука сломана! — завопил пленник.
— Вывихнута, это раз. Второе — у тебя две руки. Но ты не воин, ты — жалкая каракатица, о которую противно марать руки. Эй, кто там позади него, посторонитесь: вдруг я за эти годы стал медлительнее, и эта тварь успеет увернуться от стрелы! Не хотелось бы, чтоб она задела кого-то другого.
С этими словами базилевс подхватил свой могучий лук.
Но он не успел наложить стрелу. Отчаянно завизжав, Лейод схватил оказавшийся рядом светильник и, направив чашу, из которой во все стороны брызнуло горячее масло, на отступивших от него людей, ринулся к выходу, в этот момент свободному.
— Э, нет! Эта свинья от меня не удерет!
Никто даже не успел заметить, в какое мгновение стоявший возле дальнего стола мясник Курий ухватил один из ножей, поданных для резки мяса, и шагнул наперерез беглецу. Нож был короткий, к тому же довольно тупой, однако в мощной руке Курия он стал достойным оружием. Лейод еще раз коротко взвизгнул и рухнул на пол, лишь дважды дернув ногами.
Напряжение собравшихся в этот момент достигло уже такого предела, что некоторые в зале расхохотались. Другие, напротив — помрачнев, умолкли.
— Так! Уже легче, — проговорил Одиссей. — Спасибо, Курий. Рабы, посмотрите, не загорелись ли где-то циновки или подстилки на скамьях. Ну, а с тобой что мне делать, Алкиной?
— Если ты вернулся и впрямь таким же могучим и отважным, царь Одиссей, то докажи это и выйди со мной на поединок! — воскликнул молодой человек. — Убить безоружного легко, а ты одолей меня в честном бою. Я не натянул твоего лука, но и ты не сделал этого, перепоручив это дело женщине. И сейчас тебе стрелять не пришлось: мясник поспел раньше. Ну что же, докажи свою силу!
Впервые за все время лицо Одиссея залила яркая краска гнева. Он встал, сверкая бронзой доспехов, спокойно вскинул лук, натянул тетиву до отказа, и стрела, пройдя сквозь большую серьгу в левом ухе Алкиноя, вонзилась в деревянную опору потолка. Ее оперение осталось торчать из круглой серьги, которая при этом едва не оторвала юноше мочку. Кровь алыми брызгами запятнала его хитон.
— На два пальца правее, и она была бы в твоем горле, глупец! — в ярости крикнул царь. — Драться со мной хочешь? Ну, давай! На мечах, или на кулаках? Или как? Сказать по чести, я не прочь сделать из одного наглеца два-три куска! Эй, принести ему доспехи и оружие!
— Не убивай его, царь! — в отчаянии крикнула Меланто, по-прежнему стоявшая на коленях перед базилевсом.
— Еще, кто кого убьет! — запальчиво крикнул Алкиной, переломив древко стрелы, пригвоздившей его ухо к деревянному столбу. — Это мы еще посмотрим!
— Он убьет тебя, можешь не сомневаться, глупый мальчишка! — спокойно повернулся в его сторону Гектор. — Ты не был на войне, и оружие для тебя — игрушка. А воин, не бывший в битве, драться по настоящему не умеет. К тому же, я двенадцать лет видел Одиссея в сражениях и знаю, что он стоит пятерых таких, как ты, даже и имей ты опыт. Ты наделал здесь столько пакостей, что убить тебя Одиссей двадцать раз вправе. Считай себя уже мертвым!
Алкиной вновь вспыхнул, но тут его взгляд встретился со взглядом Одиссея, и краска залила щеки знаменитого задиры. Какое-то странное смущение овладело им. Возможно, это был стыд, хотя Алкиною никогда прежде не случалось его испытывать, и он не смог понять, что с ним происходит. Однако молодой человек опустил глаза и проговорил:
— Если даже так, то все равно лучше умереть, защищаясь. Я не баран для жертвоприношений…
— Да никто и не приносит тебя в жертву, — уже своим обычным голосом сказал Одиссей. — Ты не покушался на Телемака, хотя и был участником заговора, поэтому, согласно законам царя Приама, я, возможно, и не прав. Не надо доспехов, рабы — я поспешил. А теперь, Алкиной, прежде чем я решу, что с тобой делать, ответь: ты взял Меланто в любовницы для того, чтобы она следила за царицей и доносила тебе обо всем? Так?
— Нет, — найдя в себе силы, молодой человек рассмеялся. — Это уже потом я понял, что ее можно для этого использовать. Вернее, Лейод мне подсказал, но он этого уже не подтвердит. Я любовничал с Меланто потому, что она мне нравится, царь! У нее жаркие объятия и хорошее, крепкое тело. А то, что она нам доносила… Про покрывало-то она не рассказала, так что, может, ты простишь ее?
Базилевс вздохнул и повернулся к жене, которая во время этого разговора подошла к нему и стояла позади скамьи, на которую Одиссей вновь опустился, справившись со своим гневом.
— Пенелопа, ты гневаешься на Меланто? — спросил он.
— Совсем нет! — поспешно ответила царица. — То, что она была угодлива с этими людьми, умеряло их раздражение, и они вели себя в нашем доме все же более пристойно, чем, я думаю, могли бы. А моей тайны она не выдала, не важно, по какой причине. Я на нее не сержусь.
— Отлично! — воскликнул Одиссей, и его серые глаза вдруг весело заблестели. — Итак, я прощу тебя, Алкиной, и не прогоню с острова, если ты возьмешь эту девушку в жены. Согласен?
Молодой человек растерялся.
— Я? Ее? Да… Отчего бы и нет?.. Но она — рабыня.
— Это поправимо. Меланто, с сегодняшнего дня ты свободна. Я могу закрепить это письменно, но, думаю, мои слова слышали достаточно людей. Алкиной, я даю за ней два сундука холстов, четыре кувшина масла и пять быков. А кстати, Пенелопа, от нашего стада осталось ли что-нибудь, или любезные гости сожрали его без остатка? Если так, то последней части приданого я дать не смогу.
— Половину твоего стада мы сохранили, царь! — вместо закатившейся смехом Пенелопы Одиссею ответил мясник Курий. — Пастухи отогнали коров и быков подальше, в рощи, чтобы эти ненасытные женишки не добрались до них.
Одиссей кивнул.
— Очень хорошо. Итак, пять быков. Не так уж богато, но я и не скрываю, что я не самый богатый царь. Ну, так что, Алкиной?
Молодой человек в смятении огляделся. Большинство женихов смотрели на него насмешливо, но на многих лицах было просто нескрываемое изумление. Такого завершения дела никто уж никак не ожидал, и Алкиной ощутил вдруг что-то вроде злорадства, поняв, что втайне почти все здесь ждали его смерти и разочарованы тем, что не дождались ее. Зато Меланто, все еще стоявшая на коленях перед царем, закрыла лицо руками и глухо разрыдалась, содрогаясь всем телом.
