"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

Им пришлось пройти всего-то шагов десять, как перед ними очутилась избушка – низкая, под дерновой крышей. Покричали, вызывая хозяев – никто не отозвался. Красен первым спустился, потом показался вновь и взмахом руки позвал за собой.

Изба была пуста – никого живого. Но кого-то здесь ждали: стол был уставлен горшками и блюдами. Тут и каша, и соленая рыба, и копченое сало, и заяц в лапше, и печеная репа, и хлеб, и даже пиво в кринке. Жареный гусь. Еще раз оглядевшись, Игмор махнул рукой побратимам, чтобы садились. Лебедь ведь сказала, что их ждут, значит, все это для них. Изголодавшиеся за эти дни, трое беглецов набросилась на еду и пиво. Ели молча – было не до болтовни. Только когда Игмор в пятый раз наполнил глиняные кружки, Градимир сообразил: кринка давно должна была опустеть. Он окинул взглядом стол: и не подумаешь, что трое голодных мужчин уже наелись до отвала, все горшки и блюда по-прежнему полны… Но не стал ничего говорить: и без того забот хватало.

– За братьев наших, – Игмор поднял кружку и половину отлил на пол, – за Добровоя и Девяту. Удалые были парни, пусть их у богов хорошо примут.

Двое других тоже плеснули на пол. Градимир отметил про себя: Игмор признал Девяту погибшим. Убедился, что Берова дружина никому не померещилась и от Эскиля Градимир сбежал не зря. Бросил украдкой внимательный взгляд: полноватое лицо Игмора осунулось, под глазами круги, да и сам похудел от тяжкой работы под жарким солнцем и умеренной работницкой еды. Это тебе не за княжьим столом каждый день на жареное мясо налегать. Градимир и Красен, от природы худощавые, изменились меньше, а сыновья Жельки, кроме Грима, унаследовали от матери склонность к полноте.

Ох, знала бы Желька… Баба эта, в давние времена одна из наложниц Ингвара, на весь Киев славилась болтливостью, громким голосом, настырным нравом и привычкой во все соваться. Знала бы она, что лишилась уже двоих сыновей и одного зятя. Такой бы крик подняла, что киевские горы бы рухнули.

Накатила тоска по вольному, щедрому, теплому краю, по днепровским кручам, по душистому степному простору… Не то что эти холодные, дождливые, унылые края. Но здесь, видно, и придется пропадать.

– Чего она наговорила-то? – Игмор уселся и теперь уже не спеша отпил из кружки. Ему на ум пришли прощальные слова Лебеди. – Молодая девка – это ясно, она девка и есть. Но как она сразу и старуха седая?

– А что она еще и отрок в битве, тебя не смущает? – ответил Красен.

– Мне не нравится, что она вроде и птица, и рыба, – сказал Градимир.

– А свезло тебе, Градята, что хоть такой ты понравился! – Игмор взял кружку в другую руку и похлопал его по плечу.

– Я с лягушками не целуюсь… – пробурчал Градимир, не гордясь этим успехом.

– Кабы не она, где бы нас так накормили.

– Ее старик здесь живет? – спросил Красен.

– Не знаю. Где тогда он сам?

– На ловлю уехал?

– Да смотри, их тут трое должно быть, а то и больше. – Градимир кивнул на скамьи вдоль стен, где были приготовлены три тюфяка и три подушки.

– Ну вот: она, старик и их старуха, которая седая.

Хорошо хоть, птицы и рыбы нет, подумал Градимир, но он слишком устал душой и телом, чтобы углубляться в эти загадки.

– Кто первый? – спросил Игмор, имея в виду, кто первый будет нести дозор.

Красен сдвинул обглоданные кости и кружки, чтобы освободить место, положил на стол свой поясной нож и крутанул. Острие указало на Игмора. Хмыкнув, тот кивнул в знак согласия.

– Как будет полдень, крутану, кого из вас будить, – сказал он и уселся на пол возле двери, привалившись спиной к косяку.

Разговаривать уже не было сил; Градимир и Красен повалились каждый на какой попало тюфяк. Перед закрытыми глазами плыло, скамья как будто качалась, будто тоже плывет по течению. Шум в голове мешал уснуть – так подумал Градимир, но тут же перестал что-либо слышать или думать…

Глава 5

Проснувшись, Бер вспомнил какую-то ночную суету, но не сразу сообразил, в чем было дело. Потом подумал, что это был дурной сон. Потом резко сел – осознал, что все случилось наяву.

Он лежал в шатре один, две другие подстилки из сена и овчин были пусты. С ночи там улеглись Правена и Лельча: Бер устроился с ними, чтобы не оставлять одних после переполоха.

Дюри убит! И его убийца тоже. Знать бы еще, кто это был. Смутно помнилось мертвое лицо с громадной кровавой ссадиной на брови. Вроде что-то знакомое… Бер спрашивал про Игмора – правда тот упомянул в ответ это имя, или оно почудилось Беру в предсмертном хрипе?

Не теряя времени, Бер выбрался из шатра и окинул взглядом поляну ночлега. Над рекой висел белый туман, пробирало свежестью. Клубы тумана слегка колебались, и оттого казалось, что кто-то ходит там, прямо по поверхности воды, кто-то неосязаемый, но опасный одним присутствием, как мороз. До утра в дозоре оставалось шесть человек во главе с Вальгестом – жечь костер и посматривать, не подбирается ли еще кто со стороны леса или реки. Сразу Бер увидел Лельчу: она несла вымытый котел, вчера из-за суматохи брошенный с остатками каши. Правена сидела у огня, в обществе Судиши и Болчи – выбутского Алданова отрока, кому досталась последняя предутренняя стража.

– Как ты? – спросил ее Бер.

Тут же его взгляд наткнулся на ноги мертвеца. Голову его и тело, залитое побуревшей кровью, прикрыли чьим-то щитом, из-под щита торчало древко сулицы с вырезанным змеем. Сидя возле него, Правена как никогда напоминала печальную валькирию.

Увидев сулицу, Бер вспомнил: ее сунул ему прямо в руки Вальгест. Когда успел за ней сбегать, ведь все сулицы лежали, связанные вместе, под пологом шатра? Да еще ухитился вовремя повалить наземь Правену с Лельчей и прикрыть своим щитом.

– Покажи мне его. – Правена кивнула на труп. – Я всю ночь почти не спала, – пояснила она, видя тревожный взгляд Бера, и тут же посмотрела ему за спину.

Бер спешно обернулся – но это оказался Вальгест, неслышно подошедший.

– Больше никто не приближался, – сказал тот. – Видно, они рассчитывали на единственный верный выстрел, а нападать строем у них нет сил.

– Выстрелов было два. Один – ему, – Бер кивнул на тело Дюри, с головой завернутое в плащ и уложенное под скат шатра, – а вторая стрела прошла у меня мимо уха.

– Хороший стрелок – две подряд выпустил. И промахнулся самую малость.

Не задержись он для второго выстрела, мог бы уйти, подумал Бер. Но увидел, что первая стрела до настоящей цели не достала, и в запале попытался еще раз. Бер помотал головой, зажмурившись. Мог бы сам сейчас лежать на росистой траве, с головой завернутый в плащ. Вот бы Сванхейд подарок привезли…

– Ты уверена, что хочешь его увидеть? – спросил Вальгест у Правены.

– Но мы же хотим знать, кто это? Может, я его узнаю.

Бер кивнул, и Вальгест осторожно поднял щит. Привстав на колени, Правена посмотрела. Бер следил за ее лицом и видел, как оно дрогнуло, как вспыхнули глаза. И она сказала:

– Добровой…

– Точно? – переспросил Бер.

– Я же их знаю с детства. – Правена перевела на него печальный взгляд. – Он это. Гримкелев сын, средний. Младше Игмора, старше Грима.

– Так значит… – Бер сел на землю. – Мне не померещилось…

– Что?

– Да так. – Бер помолчал, не желая повторять предсмертную угрозу Добровоя.

– Они все были где-то совсем рядом, – сказал Вальгест. – Не один же он тебя подстерегал.

На голоса из другого шатра вышел Алдан, за ним разлохмаченный, зевающий Хавстейн.

– Они где-то рядом, – повторил Алдан. – Давай-ка живо всех поднимем и обойдем окрестности. Может, найдем следы. Будем знать, куда двигаться.

Мысль была здравая, и Бер велел будить всех: одним отрокам сворачивать шатры, другим вооружиться и разойтись по берегу в поисках следов. С женщинами он оставил Хавстейна, сам пошел с оружниками. Поначалу мысли метались между сожалением о Дюри и тайным облегчением: должен быть быть я… И лишь спустя время пришло понимание: ведь ночью был убит Добровой, брат Игмора, один из убийц Улеба. Еще один. Второй из пяти, что сумели уйти живыми с той поляны у Волхова. Теперь их осталось только трое…