Последняя из древних - Кэмерон Клэр
Все равно раскопки шли медленнее, чем мне бы хотелось. Отчасти из-за сложностей с транспортировкой, но в основном потому, что находок было много. Это было, конечно, хорошо, но я понимала, что к августу мы не закончим. Письмо нужно было отправить сейчас, потому что было ясно: ребенок родится раньше, чем закончатся раскопки.
Тим не ответил ни в тот же день, ни через неделю. Лишь две недели спустя поздно вечером я обнаружила в почтовом ящике его ответ. Я устала после тяжелого дня и засиделась допоздна, чтобы разгрести накопившуюся бюрократическую волокиту. И уже собиралась лечь спать, когда пришло сообщение Тима:
«Какой приятный сюрприз! Поздравляю Вас и Вашего партнера. Малышу повезет, ведь у него такая яркая и энергичная мама. Мы очень рады за Вас и принимаем меры для того, чтобы наш проект не прервался. У меня отличная новость! Помните Кейтлин Альфонсо, члена комиссии, с которой Вы здесь встречались? Она будет вести раскопки, пока Вы находитесь в отпуске. Она прибудет через неделю, так что переход будет плавным».
Я перестала читать и сразу нажала кнопку «Ответить». Как они могли принять это решение без меня? Было очевидно, что под переходом подразумевался мой выход за пределы площадки. Едва сдерживаясь, я принялась колотить по клавишам. Значит, без меня работами будет руководить приматолог? Как, черт возьми, человек другой специальности сумеет правильно провести раскопки? Это не поддается разумным объяснениям.
Ги явно хотел, чтобы во главе проекта стоял кто-то из его людей: тогда он сможет подать объявление о находках под любым самым пошлым соусом. Я уже слышала предупредительные звоночки. Во время моих еженедельных отчетов комиссии по скайпу пару раз возникали неловкие вопросы о ходе раскопок. Я не могла держать каждую деталь в тайне. Слухи о находках уже просачивались в сообщество. Некоторые известные ученые начали тихо сомневаться в существовании доказательств мирных отношений между современными людьми и неандертальцами. Ги хотел продемонстрировать изображение двух скелетов и назвать их «любовниками», но мысль о том, что наш вид истребил неандертальцев, глубоко укоренилась. Нам, людям, по душе простая история нашего вида: мы эволюционировали от примитива до совершенства. Неудобная правда намного меньше подходила для маркетингового плана Ги.
Политику, которую они вели, назначая руководителем Кейтлин, было непросто понять. Я была аутсайдером. Даже если бы я нашла время, чтобы полететь в Нью-Йорк, мне изложили бы только общие соображения, к тому же я оказалась бы на чужой территории. Я решила, что лучшее решение – не ввязываться в борьбу за власть и побыстрее свернуть раскопки. И поспешно написала несколько резких слов, ссылаясь на нью-йоркские законы: «Закон не позволяет работодателю принудительно отправлять в отпуск беременную сотрудницу, если ее беременность не препятствует выполнению профессиональных обязанностей». Я попросила Тима сообщить мне, считает ли он, что я с ними не справляюсь. Если не считает, то я сама буду диктовать условия своего отпуска в моем собственном проекте. Выключив компьютер, я встала и отодвинула откидную створку палатки; к тому времени мы уже смогли позволить себе роскошь: деревянный настил с широким холщовым верхом. Энди сидел у палатки, глядя на костер. Я подвинула себе раскладной стул и села рядом. Из-за отправленного только что письма мне было не по себе. Обычно перед отправкой я давала письмам отлежаться в ящике, но теперь, за несколько месяцев до родов, моя кровь быстро закипала. Хотя я не склонна была винить в своем поведении гормоны, мне стало труднее сдерживать себя.
– Энди?
– Роуз?
– Со мной трудно работать?
Он смотрел в огонь.
– Моя жена, когда задавала мне подобные вопросы, говорила, что это ненастоящие вопросы.
– Нет, правда.
– Она хотела, чтобы я улыбнулся и сказал «нет». – Он тихо засмеялся.
– Ты мало рассказывал мне о ней, – сказала я. – Мне бы хотелось узнать больше.
– А ты не моя жена. Ты хочешь, чтобы я ответил.
Я кивнула и поворошила палкой огонь.
– Трудно, – сказал он.
Я слегка хлопнула его по руке.
– Ответ неверный.
– В этом нет ничего плохого. Ты пытаешься изменить устоявшиеся представления. А людям для этого нужен хороший толчок.
– Я не хочу, чтобы со мной было трудно.
– Роуз, я просто говорю, что ты храбрая.
10
Крюка похоронили в сумерках. Это было лучшее время для перехода на другую сторону земли. Сын вырыл яму, настолько глубокую, насколько позволяла замерзшая земля. Дочь подтянула колени Крюка к груди, а руки устроила так, чтобы они обхватывали ноги. Его положили в яму. Голова была опущена так, что глазницы касались колен, пальцы сцеплены. Они придали его телу позу эмбриона, в которой он появился на свет. Они поцеловали Крюка в щеки и пригладили его волосы. Все закрыли глаза, взялись за руки и позволили своей памяти плыть по течению. Каждое тело думало о моментах, проведенных с Крюком, и другие тоже чувствовали эти моменты. Таким образом семья делилась Крюком друг с другом.
В те редкие мгновения, когда они думали о смерти или боялись ее – ведь даже такая могучая семья порой задумывалась о трудностях жизни, – в этой позе заключался весь смысл. Если разложение и обновление ощущалось слишком остро, если тело когда-либо беспокоилось о том, что может случиться с ним после смерти, Большая Мать с помощью тени показывала позу эмбриона. «Подумайте о времени, когда вы еще не родились. Вам было больно? Голодно? Холодно? Нет, не было, – напоминала она, изображая на стене тень младенца. – Тогда ваше тело имело другую форму и снова станет таким». В могилу не положили ничего принадлежавшего Крюку при жизни. Струк унаследует его накидку и топор. Дочь будет пользоваться его бурдюком для питья, потому что ее собственный начал трескаться. Сын починит его затоптанное копье и возьмет себе. Посмертные почести состоят в том, что семья станет использовать эти вещи в повседневной жизни. Все они хранят память о Крюке и о его занятиях. Семья будет заниматься тем же с помощью его орудий. Его труды не пропадут зря.
Когда-то давно они хоронили тело брата, Толстяка, под корнями свежесрубленного дерева. Тогда было тепло, за день до его смерти дожди пропитали землю, и вполне здоровая сосна потеряла хватку и упала. Вывернутый клубок корней оставил большую яму, достаточно глубокую, чтобы в нее можно было поместить тело. Когда его в нужной позе положили на место, Большая Мать велела им снова посадить дерево. Они набросали земли вокруг ямы и вернули корни на место. Вскоре Дочь почувствовала, что жизнь из тела перешла в дерево. Хвоя стала темно-зеленой, ветви тянулись к небу.
Дочь хотела, чтобы они могли сделать то же самое для Крюка. Тогда, если бы она соскучилась по тому, как работает его тело, она могла бы приложить руку к дереву и почувствовать силу его мышц, прижаться ухом к коре и услышать, как кровь пульсирует в его венах. У каждого дерева был свой ритм, и она хотела, чтобы он напоминал ей о Крюке; но их было слишком мало, чтобы тратить силы на большую работу. Погребение под деревом было возможно только при наличии лишних рук и избытка мяса.
Струк бросил в яму первые горсти земли, но Дочь еще не была готова. Это был признак того, что она не принимает перемены как должно, – того, что быть беде. Она остановила Струка – ей хотелось подольше посмотреть на Крюка, свернувшегося в клубок, полностью обнаженного и беззащитного. Дочь опустилась на колени рядом с согнутым телом Крюка и прижала тыльную сторону пальцев к его холодной коже. Тяжелые надбровные дуги прикрывали глаза. Длинные ресницы касались мягкой кожи щек. Широкий нос блестел. Такая же форма носа, как у нее. Когда он был маленьким, она делала вид, что отрывает нос от его лица и приставляет к своему. А он скашивал глаза, чтобы посмотреть, на месте ли нос. Тогда она притворялась, будто бросает нос Сыну, и начинались отчаянные догонялки. Она посмотрела на вытянувшиеся лица Большой Матери и Сына. Они не просили Струка продолжать бросать землю. Может быть, они тоже хотели еще посмотреть. Большая Мать была главной, и никто не оспаривал ее приказаний. Не только потому, что она не скупилась на затрещины, но и потому, что она прожила столько лет, что знала о переменах все. Она видела их и раньше и могла предсказать, что будет дальше. Это было редкое умение, и тот, кто им обладал, вызывал в семье уважение. Это помогало оставаться в живых.
