"Княгиня Ольга". Компиляция. Книги 1-19 (СИ) - Дворецкая Елизавета Алексеевна

И даже заплатить серебром за ее якобы порушенную девичью честь, если будет надо, для него – мелочь, как вот эту шишку передвинуть…

– Давай, ходи, – велел Мистина. – Нападай на меня. На мой престол и на двери твоим вставать нельзя.

Боги, только бы ей выпутаться из всего этого поскорее! Хотела бы отдать меч и бежать со всех ног в свою привычную жизнь, но приходилось терпеть – и именно эта необходимость терпения кое-что открыла ей о той жизни, которую Мистина вел почти с отрочества. От нее ничего уже не зависит, так нечего и дергаться, решила Правена и сосредоточилась на игре. Пусть Свенельдич не думает, что перед ним сидит улиха беспамятная…

Свергнуть Мистину с престола Правене не удалось, хотя она увлеклась и очень старалась. Мистина улыбался, глядя, как она входит в боевой раж. Явно желая Правене победы, каждый раз показывал ей, где она ошиблась, и предлагал подумать, как было бы сделать лучше, но возвращаться на прежнее место не разрешал. И с каждым таким случаем Правена ощущала, что делается умнее, как будто легкие движения над доской его руки с золотым витым браслетом прямо вкладывают новый ум ей в голову. Чувство этого приобретения было так драгоценно, что проигрыш не оставил ни малейшей досады. В самом-то деле – не ей таких людей с престола свергать. Хотя желающие нашлись бы…

Когда пришла пора прощаться, Мистина сам вывел Правену на крыльцо, проводил до погреба, помог спуститься, довел до лаза, заглянул в него и убедился, что дневной свет виден – другая сторона не закрыта.

– Благо тебе буди, девушка. – Он прикоснулся к ее плечу, а потом наклонился и поцеловал в висок. – Ничего не бойся. Главное, не проболтайся, и все скоро уладится. Я о тебе не забуду.

Не зная, что сказать, смущенная Правена поклонилась и нырнула в лаз. Прикоснулась к щеке, еще помня ощущение его бороды на коже. Это приятно волновало, как будто мимолетный поцелуй из самой просто девушки сделал ее особенной. Мстислав Свенельдич годился Правене в отцы, он и был отцом ее подруги-посестримы, но, стоило ей поневоле, на миг осознать, что он не старик, а мужчина, еще далекий от срока утраты сил, сердце екнуло от ощущения его привлекательности. Слава чурам, что она настолько моложе, иначе эта красота и могущество сокрушили бы сердце вдребезги.

Пробираясь обратно на двор Улеи через темноту лаза, Правена меньше всего думала о страшных сказках. Она избавилась от Хилоусов меча – это принесло облегчение, но покоя не было. В душе бродили непонятные, но яркие чувства; за время игры в тавлеи она ощутила себя почти ровней Свенельдичу, как если бы была его родной дочерью, и теперь сама себе казалась больше, как будто выросла на голову. Никакие похвалы и награды не могли так поднять человека в собственных глазах, как ощущение равенства, которое Мистина умел внушить почти без слов. Это уже была награда, раз уж серебряных колечек она не попросила. Но молодая девушка, более скромная, чем тщеславная, чувствовала себя так, будто ее поднял вихрь и несет на крыльях куда-то в тревожную синюю высь.

Знать бы, куда принесет. Мистина сказал, все скоро уладится, и Правена верила ему, но в душе крепло убеждение: так, как прежде, уже не будет. Сама она изменилась от этих невольных приключений и выросла из своей обычной жизни, как выросла из рубашек, которые носила десять лет назад.

Глава 34

Вернувшись в Киев – к полудню второго дня после отъезда из Витичева, – Торлейв, не заходя домой, отправился на Свенельдов двор: передать лошадей и рассказать, что строптивая сестра доставлена благополучно. Домочадцы и гриди сбежались осматривать угорский дар; пока все были этим заняты, Мистина кивнул Торлейву на жилую избу.

– Не говорила она ничего? – спросил Мистина, пропустив племянника внутрь.

Пройдя вперед и обернувшись, Торлейв увидел, что Мистина беззвучно запирает дверь на засов. Огляделся – в избе больше никого, челядь и дети во дворе с лошадьми.

– Нового – ничего. Говорила, почему хочет Улеба… – Торлейв понизил голос, – ну, в князья посадить.

Мистина прошел к большому ларю, вынул из сумочки на поясе ключ, отпер его, покопался. Потом кивнул: иди сюда.

Торлейв подошел и заглянул. Среди плотно уложенных шелковых одежд из Греческого царства сиял узорным золотом Хилоусов меч.

– Ётуна ма-а-а… – Торлейв поднял на Мистину изумленный взгляд. – Откуда?

– Сам пришел. – Мистина загадочно двинул бровями, но на чьих ногах меч пришел, уточнять не стал. – И теперь надо от него избавиться поскорее. Ты и так уже знаешь почти столько же, сколько я сам. Съездишь еще раз в ту сторону? До волотовой могилы.

– Ты хочешь просто… закопать его назад? – полушепотом спросил Торлейв.

В голосе его смешалось сожаление и понимание: диковина уже погубила отца Ставракия, лучше бы ей, может, и вовсе не выходить на свет.

– Не насовсем. Если Святослав его не получит, мне придется убраться из Киева. Или драться с ним.

Мистина замолчал, и у Торлейва оборвалось сердце – от самого настоящего страха. Он не был трусом, он уже бывал в сражениях, хоть и не так много, как Мистина в его годы. Но то, о чем Мистина сказал, означало крушение всего того мира, того Киева, той Русской земли, в которой он вырос. Если у этих двоих дойдет до открытого столкновения – одному из них не уцелеть. А может, и обоим.

– Но ты же не… – Торлейв с трудом подавил дрожь в голосе. – Или да?

Это он произнес уже с твердостью обреченности: если такова судьба, ее надо принять.

– А ты смог бы? – Мистина взглянул ему в глаза. – На моем месте?

– Я… он же мне брат. – Торлейв опустил глаза. – Только если бы он угрожал моей жизни. А так… ведь получается… Моего отца за что бранили…

– Получится то же, за что твоему отцу пришлось покинуть Русь. Я ему сказал тогда то же самое, что Святослав недавно сказал мне. Нам двоим здесь нет места, и если ты вернешься, я буду биться с тобой до смерти.

– Пра… – Торлейв вскинул на него глаза.

Таких подробностей он никогда ни от кого не слышал.

Мистина кивнул:

– Это было неизбежно. Мы с Ингваром хотели скорейшего мира с Романом [699], чтобы торговать, богатеть и крепче держать в руках свою землю. А Хельги хотел драки, добычи, славы, чтобы утвердиться как потомок конунгов и требовать своей доли земель. Он тогда был для нас врагом хуже самого Романа – тот хотя бы на наше не посягал. Хельги ушел… и не вернулся. В дружине Одина как раз такие всегда нужны. Но Хельги был нашим родичем, и я всю твою жизнь старался заменить тебе отца. Даже порой, мне казалось, был больше отцом тебе, чем собственным сыновьям.

Торлейв кивнул, с усилием сглатывая. Это тоже была правда. По своим способностям он мог быть более полезен Мистине, чем Улеб, и раньше Велерада и Свена вошел в возраст, когда ему стало можно доверять.

– И я этого не сделаю, – как о деле решенном, продолжал Мистина. – В молодые годы я отказался рвать Русь на части, и под старость мне не с руки все то рушить, что сам строил. Пусть Святослав получит свой Хилоусов меч. Нам с ним не поладить, но важно, чтобы на мне и на нем земля Русская не закончилась.

– Ты уверен? – вырвалось у Торлейва.

Он не мог судить решение человека настолько старше и умнее себя, но все же Хилоусов меч в руках Святослава пугал его.

– Да.

Взгляд Торлейва встретился со взглядом серых глаз Мистины. Защемило сердце и подумалось: почему Мистина разговаривает с ним об этом? Потому что Торлейв не просто близок ему, как сын. В нем Мистина видит продолжение себя, того, кто поймет, чего он хочет, и дальше понесет этот стяг.

– Но ты ведь и сам должен его поддержать, – продолжал Мистина. – Ты ведь всегда хотел попасть в Арран.

– А ты говорил мне, что время «морских конунгов» прошло.

– Да здесь порой не легче. Тебя мог убить какой-то хрен, и погиб бы ты без всякой славы.

Торлейв попытался еще раз подумать, раз уж Мистина оказывает ему такую честь и хочет знать его мнение. Но мысли не складывались, зато явилось полностью созревшее впечатление: Святослав все равно пойдет на хазар. Не через год, так через два. Такова его судьба, в ней все решено совсем другими. Само явление из земных глубин золотого меча – такой ясный знак, что понял бы и слепой. Нет смысла плевать против ветра – лучше поставить парус.