Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2
Как только Тереза заперла за собой дверь, молодой человек, с порога мансарды следивший за всеми ее передвижениями, спустился по лестнице с такой скоростью, словно сил его не истощил долгий пост. В голове у него теснились надежды, злопамятные мысли, а фоном им всем служила мстительность, которая не давала смолкнуть в его душе жалобам и обвинениям.
На улицу Сен-Клод он прибыл в неописуемом состоянии.
Когда он входил во двор особняка, Бальзамо провожал до ворот принца де Рогана, который посетил своего любезного алхимика, движимый долгом вежливости.
У самого выхода принц остановился, чтобы еще раз выказать Бальзамо свою благодарность, и бедный юноша, весь в лохмотьях, проскользнул мимо них в ворота, как приблудный пес, не смея оглядеться из страха, чтобы окружающая роскошь не ослепила его.
Карета принца Луи поджидала на бульваре; прелат резво пересек пространство, отделявшее его от экипажа, и, как только дверца кареты захлопнулась за ним, тут же умчался прочь.
Бальзамо проводил его печальным взглядом; когда экипаж скрылся из виду, он повернулся к крыльцу.
На крыльце в умоляющей позе его поджидал какой-то попрошайка.
Бальзамо подошел к нему; не разжимая губ, он устремил на посетителя властный вопросительный взгляд.
— Ваше сиятельство, прошу вас, уделите мне четверть часа аудиенции, — обратился к нему юноша, одетый в лохмотья.
— Кто вы, друг мой? — мягко и ласково осведомился Бальзамо.
— Вы меня не узнаете? — спросил Жильбер.
— Нет, но не все ли равно, входите, — отозвался Бальзамо, которого не насторожили ни странное выражение лица, с каким обратился к нему проситель, ни его одеяние, ни дерзость.
Он пошел вперед и провел Жильбера в первый покой, где уселся и все тем же тоном, с тою же приветливостью сказал:
— Вы спрашивали, узнал ли я вас?
— Да, ваше сиятельство.
— В самом деле, мне кажется, я вас уже где-то видел.
— В Таверне, сударь, когда вы проезжали там накануне прибытия дофины.
— Что вы делали в Таверне?
— Я жил там.
— Вы были слугой в доме?
— Нет, скорее домочадцем.
— Вы уехали из Таверне?
— Да, сударь, уже три года назад.
— И куда вы направились?
— В Париж, там я сначала был учеником у господина Руссо, а затем благодаря покровительству господина де Жюсьё поступил в сады Трианона подмастерьем-садовником.
— Какие прекрасные имена вы мне назвали, друг мой! Что вам от меня угодно?
— Вот об этом я и хотел вам сообщить.
И, смолкнув на минуту, он устремил на Бальзамо взгляд, исполненный непреклонности.
— Вы помните, — продолжал он, — как приехали в Трианон в ту ночь, когда бушевала гроза? В пятницу тому будет полтора месяца.
Бальзамо помрачнел.
— Да, помню, — отвечал он, — и что же? Вы меня видели?
— Да, видел.
— И теперь хотите, чтобы я заплатил вам за молчание? — угрожающе процедил Бальзамо.
— Нет, сударь; я еще больше, чем вы, заинтересован в сохранении тайны.
— Так вы — Жильбер? — промолвил Бальзамо.
— Да, ваше сиятельство.
Бальзамо вперился бездонным и пронзительным взглядом в юношу, над чьим именем тяготело столь ужасное обвинение.
Даже ему, с его знанием людей, было удивительно, с какой уверенностью держался Жильбер, каким достоинством дышали его речи.
Жильбер расположился за столиком, но не облокотился на него; одна его рука, исхудавшая и белая, несмотря даже на привычку к труду садовника, покоилась у него на груди; другая с небрежной грацией висела вдоль тела.
— Я вижу, — обратился к нему Бальзамо, — зачем вы сюда явились; вам известно, что мадемуазель де Таверне обратила против вас страшное обвинение; известно, что это я с помощью науки вынудил ее сказать правду; вы явились попрекать меня этим свидетельством, не правда ли? Попрекать меня тем, что я извлек на свет тайну, которая в ином случае навсегда осталась бы покрыта тьмою?
Жильбер лишь покачал головой.
— А между тем вы просчитались, — продолжал Бальзамо. — Допустим даже, что я собирался донести на вас, хотя меня не побуждал к тому никакой расчет: ведь на меня самого падало обвинение; допустим, что я пылал к вам враждой и собирался на вас напасть, хотя на самом деле мне достаточно было обороняться; и даже если мы все это сочтем возможным, у вас нет права мне возразить, потому что вы сами совершили низость.
Жильбер судорожно вцепился ногтями себе в грудь, но по-прежнему молчал.
— Брат будет вас преследовать, сестра будет добиваться вашей смерти, — продолжал Бальзамо, — если вы и впредь позволите себе неосторожность в открытую прогуливаться по Парижу.
— Ах, это мало меня тревожит, — заметил Жильбер.
— Почему же?
— Я любил мадемуазель Андреа, я любил ее так, как никто и никогда не будет ее любить; но она презрела меня, питавшего к ней почтительнейшие чувства; она презрела меня, а ведь она уже дважды была у меня в руках, тогда как я не смел даже коснуться губами краешка ее платья.
— Это верно, но вы сквитались с ней за свою почтительность, вы отомстили ей за ее презрение — и чем? Насилием.
— Ах, нет, нет, насилие исходило не от меня; другой человек предоставил мне случай совершить преступление.
— Кто он?
— Вы.
Бальзамо вздрогнул и выпрямился, словно ужаленный змеей.
— Я? — воскликнул он.
— Да, вы, сударь, вы, — повторил Жильбер. — Вы, сударь, усыпили мадемуазель Андреа; потом вы покинули ее; когда вы удалились, силы изменили ей, и она упала. Я подхватил ее на руки, чтобы отнести в комнату; она была так близко; мрамор оказался таким живым! А ведь я любил ее, и я поддался любви. Так ли уж велико мое преступление, сударь? Я задаю этот вопрос вам, потому что вы виновник моего несчастья.
Бальзамо поднял на Жильбера взгляд, полный жалости и печали.
— Ты прав, дитя мое, — произнес он. — Я виновен в твоем преступлении и в горе этой девушки.
— И вместо того, чтобы исправить содеянное, вы, которому при вашем огромном могуществе так пристала доброта, усугубляете несчастье девушки и обращаете на виновного угрозу смерти.
— Это правда, — отозвался Бальзамо, — и слова твои разумны. Видишь ли, юноша, с некоторых пор надо мной словно тяготеет проклятие: все планы, зарождающиеся у меня в мозгу, несут в себе пагубу и угрозу; меня самого также постигли несчастья, которых тебе не понять. Однако это не причина для того, чтобы обрекать на страдания других людей. Итак, чего ты просишь?
— Я прошу у вас средства все исправить, ваше сиятельство, искупить преступление и загладить причиненное зло.
— Ты любишь эту девушку?
