Улыбка гения - Софронов Вячеслав
Глава восьмая
Ближе к вечеру Менделеев, в полной мере насладившись большей частью представленных на выставке экспонатов, погруженный в собственные размышления, обнаружил супругу сидящей в полном одиночестве на лавочке возле одного из павильонов.
— Знал бы ты, как я устала, меня уже ничто не радует, — заявила она. — Удивляюсь, как ты можешь часами разглядывать какую-то железку. Мне нужно где-то отдохнуть. Идем в наш номер?
Дмитрий в ответ неопределенно хмыкнул, но не подал вида, что не разделяет взгляды супруги, и предложил:
— Да, конечно. Давай я тебя провожу, а сам вернусь обратно.
— Это еще зачем? Мне не хочется оставаться одной в незнакомом городе.
— Я узнал, что вечером обещают провести встречу с производителями представленных экспонатов, собравшихся из разных стран. Мне хочется послушать их выступления.
— Это так важно? Как понимаю, сам ты не собираешься выступать? Лучше побудь со мной, а утром все узнаешь из газет.
— Тогда можно было и в Лондон не выезжать. В России рано или поздно газеты, о которых ты говоришь, будут доставлены. Вот только материалы, в них напечатанные, никакого интереса не представляют, а мне хочется услышать, что будут говорить сами выступающие. Правильно, с докладом выступать я не собираюсь, но у меня есть масса вопросов, которые и хочу задать. К тому же именно здесь можно познакомиться не только с хозяевами производства, но и с учеными, инженерами. Для меня это важно, уж поверь.
Феозва лишь тяжело вздохнула, не зная, что можно возразить мужу, и покорно пошла вслед за ним. На выходе с выставки Менделеев вдруг замедлил шаг, а потом и совсем остановился.
— Что-то не так? Или ты встретил знакомого? — поинтересовалась Феозва.
— Подожди, может, мне показалось, — ответил он глухо, — или это действительно тот человек…
— О ком ты? Скажи, это женщина? — К Феозве тут же вернулись былые подозрения.
— При чем тут женщина? Вовсе нет. Подожди меня здесь, я скоро вернусь.
С этими словами он подошел к группе представительных мужчин, стоявших поблизости и о чем-то увлеченно беседующих меж собой. Меж них действительно находился тот самый человек, с которым у Менделеева были связаны неприятные воспоминания о произошедшем с ним инциденте во время его пребывания на стажировке в Гейдельберге. Да, несомненно, то был Альфред Крупберг собственной персоной. Но и он, заметив на себе внимательный взгляд Менделеева, чуть повернулся в его сторону и всмотрелся, слегка улыбнулся, сделал несколько шагов к нему навстречу. Но Менделеев, будучи не готов к разговору с ним, отступил и, не оглядываясь, пошел обратно, подхватил под руку жену и потащил ее к выходу с выставки.
— Что случилось? — поинтересовалась она, семеня рядом. — Кого ты там увидел? На тебе буквально лица нет, будто привидение встретил!
— Ты почти угадала. Это и есть привидение. Из прошлого. Идем скорее в отель.
— Может, ты все же объяснишь мне, что происходит?
— Потом расскажу, — отмахнулся он, обернувшись на ходу, чтоб проверить, не увязался ли промышленник следом за ними. Но тот продолжал все так же беседовать со своими знакомыми, не собираясь никого преследовать.
После того как они вернулись в отель, Феозва задала мужу все тот же вопрос, и он вкратце передал ей, как его при отъезде из Германии в Россию пытались удержать и даже преследовали до самой границы.
Удивительно, но Феозва выслушала его рассказ без особых, как обычно, эмоций, чего он ожидал от нее. Создавалось впечатление, будто бы все это было ей давно известно. И хотя она не подала вида, но что-то Дмитрия в ее поведении насторожило.
— И что теперь? — спросила она. — Думаешь, он приехал в Лондон специально, чтоб встретиться с тобой? Вряд ли. Он наверняка уже нашел на твое место кого посговорчивее.
— Как знать, как знать, — ответил Дмитрий, задумчиво прохаживаясь по номеру. — Но мне бы не хотелось повторно встречаться с ним. Лучше, если мы прямо завтра уедем.
— Я не против. Лично мне эта выставка ужасно надоела. Лучше ответь мне, почему ты не желаешь встречаться с этим господином? По-моему он в свое время предложил тебе выгодные условия.
— О чем ты говоришь? — удивился Дмитрий.
— Этот промышленник обещал тебе неплохое жалованье, лабораторию, оборудование и все такое.
— Но для этого нужно покинуть Россию. Мне, русскому человеку! Нет, ни за что.
— И что тут необыкновенного? Многие мои знакомые перебирались в Европу и ничуть о том не жалеют.
— Собственно говоря, откуда вдруг тебе известно о «тех условиях», что мне предложил Крупберг? Я вроде бы тебе ничего о них не говорил.
— Нетрудно было о том догадаться, — неохотно ответила она, — в любом случае мы бы жили здесь ничуть не хуже, чем в России.
Но Дмитрия ее ответы не удовлетворили, и он спросил:
— Мне кажется, тебе известно гораздо больше, чем ты говоришь. Откуда?
— Даже не помню, кто мне рассказал. — Она сделала невинное лицо и отвела глаза в сторону.
— Хорошо, можешь не отвечать, но, поверь, я обязательно узнаю, что за всем этим кроется, и тогда мы поговорим иначе.
Но Феозва, сославшись на плохое самочувствие, не захотела продолжать разговор. Дмитрий же, почувствовав ложь в ее словах, спустился на первый этаж отеля и, чуть подумав, отправился на прогулку, желая обдумать все в одиночестве.
…Через пару дней они прибыли в Париж. Не желая обращаться к посредникам по сдаче комнат, отчего сумма возрастала почти на четверть, Дмитрий разговорился с хозяином небольшого кафе, куда они заглянули перекусить. Тот порекомендовал им отправиться в находящийся поблизости дом некой мадам Клемане, принимающей жильцов за умеренную плату.
Они без труда нашли указанный дом, сложенный из серого камня, имеющий к тому же небольшой балкончик на втором этаже. Мадам Клеман придирчиво оглядела молодую пару, поинтересовалась, надолго ли они, где собираются обедать, намекая на собственную стряпню, а потом провела их в уютную комнату, как раз имеющую в своем распоряжении тот самый балкон.
Феозва было скривилась, взглянув на убогую обстановку, но Дмитрий не дал раскрыть ей рта, заявив:
— Чудесно! Мы согласны.
После чего они отправились бродить по городу. На Дмитрия нахлынули воспоминания, как они когда-то кутили с друзьями в местных кабачках, выбираясь в Париж на рождественские праздники, и он намекнул об этом супруге, но в ответ услышал пренебрежительное «фи». Не показав вида, что мнение жены его мало интересует, он решил вести себя столь же свободно, как раньше с друзьями, несмотря на свое недавнее супружество.
С самого начала он отказывался принимать излишне строгое поведение жены, как ему казалось, в обществе, включая взаимоотношения меж ними. Мало того что она неукоснительно соблюдала все посты, не притрагивалась к мясной пище по средам и пятницам, но все эти правила простирались и на их интимную близость. Для Дмитрия это было совершенно неприемлемо, но, не желая ссор, вынужден был соглашаться с ней, хотя потом осыпал жену многочисленными упреками, называя монахиней, отсталой от общества женщиной, а то и вовсе синим чулком.
Феозва на удивление стойко сносила его упреки, но в ответ могла подолгу отмалчиваться, пытаясь тем самым сохранить хотя бы внешне приличия и правила поведения, внушенные ей во время обучения в благородном пансионе. Дмитрия ее молчание, наоборот, раздражало, и он как-то сгоряча заявил ей, что теперь понимает, почему иные мужчины посещают публичные дома, встречая отказы собственных жен. Феозва вспыхнула и, не сдержавшись, заявила:
— Если еще раз услышу что-то подобное, можешь вообще ко мне не приближаться.
На счастье, раздражение Дмитрия обычно длилось недолго, и едва ли ни через пять минут он был готов просить у нее прощения и радовался, если она, пересилив себя, с трудом выдавливала слова примирения, снабдив их вымученной улыбкой.
И сейчас, в Париже, где от каждого случайного прохожего так и веяло чувством радости, свободы и раскрепощенности, Дмитрия переполняло необузданное желание сотворить что-нибудь этакое небывалое, как всякого русского человека, принявшего лишку, пытающегося передать в залихватском танце одновременно и радость, и печаль, и тоску по чему-то давно забытому, чего он не в состоянии вернуть. Он ощущал себя в толпе парижан и приезжих иностранцев именно русским мужиком, которому море по колено и любая работа по плечу.
