Борис Климычев - Корона скифа (сборник)
Иннокентий Иванович посмотрел на картину Васнецова «Три богатыря» и ему теперь показалось, что главный богатырь Добрыня Никитич — это он сам, Гадалов, Илья Муромец конечно — Анатолий Николаевич Пепеляев, Алеша Попович — штабс-капитан Суслов, который держит бокал черными, отмороженными пальцами. Суслов в дни, когда Блюхер подошел к Тобольску, получил приказ Колчака эвакуировать ценности из Тобольского банка в Томск. Пароход «Пермяк» отправился из Тобольска в октябре. Ударили морозы, в районе Сургута судно вмерзло в лед. Штабс-капитан с двумя солдатами часть ценного груза отвез на санях в тайгу, закопал в курганах. Солдаты потом были награждены двумя бутылками денатурата, от которого и померли. Более легкая часть ценного груза только что доставлена в Томск и сдана Пепеляеву, спрятана в подвале собора. Там хранятся никому пока не врученные серебряные и золотые ордена. «За освобождение России», с изображенной на них птицей Феникс, за «Освобождение Сибири», с крупной стилизованной снежинкой, кедровыми шишками, соболями луками, головами мамонтов.
— Где же твой Гайда-защитничек? А, Василий Петрович? — обратился Гадалов к Вытнову. — Ты же ему палаш с серебряной цепью и гербом Томска подарил!
Вытнов промолчал, а Пепеляев сказал:
— Мне этот выскочка с первого взгляда не понравился. Верховного он своими выходками и гордыней так допек, что тот снял его с должности командира корпуса. Чешский проходимец не растерялся, погрузил своих людей в эшелон и двинулся на восток. Слыхать, некоторые реквизиции устраивает на станциях. На чужой земле, чего стесняться? Надеяться мы можем только на свои таежные, глубинные силы.
Поздней ночью поляки и прочие приглашенные ушли. Остались Пепеляев, Суслов и Гадалов. Последний сказал старшему приказчику:
— Фартуки, кирпичи, раствор… Все готово?
Все спустились в подвальное помещение, Гадалов отпер железную дверь и пошел впереди с карбидной лампой. За ним шли штабс-капитан Суслов, генерал Пепеляев. Он знал, что подземный ход приведет их в подвалы Троицкого собора, подвалы эти устроены с боковыми ответвлениями, с лабиринтами, с железными дверьми.
Вскоре оказались в помещении, где были сложены, привезенные Сусловым ценности. Все было упаковано в ящики, в которых обычно лежали брикеты особого анжерского угля. Он хранился в подвалах собора, и когда было нужно, к каждой соборной печке приносили по ящику. Аккуратно упакованные брикеты позволяли обойтись без мусора и пыли.
— Ну, братцы, надеваем фартуки, берем мастерки, выкладываем стенку, пока раствор не застыл, — сказал спутникам Гадалов. — Кирпича не жалейте, стенка должна быть в четыре кирпича толщиной. Поторопимся!
Стенка выросла в считанные минуты.
Наутро бронепоезд «За свободную Сибирь» унес генерала из Томска. Маршрута не знал никто, кроме самого генерала. Колчак со своим поездом сдвинулся дальше на восток, и значит — утратил еще часть власти. Теперь был смысл вступить с ним в новые переговоры. Но сначала…
На станции Тайга в ресторане вокзала состоялась встреча братьев Пепеляевых с генерал-лейтенантом Сахаровым. Пушки бронепоезда «За свободную Сибирь» повернулись в сторону ресторанных окон. Двадцати восьмилетний энергичный генерал-лейтенант Анатолий Пепеляев вынул наган из кармана, положил на стол перед собой, сказал Сахарову:
— Константин Васильевич, вы обвиняетесь в преступной сдаче красным Омска, в неумении управлять войсками. Вы арестованы и отстранены от должности. Сдайте личное оружие.
— Вы с ума сошли! Я охрану вызову! — воскликнул Сахаров.
— Вызывайте! Пушки моего бронепоезда и пулеметы направлены на ресторан. Я прикажу стрелять и погибну вместе с вами! — выкрикнул Анатолий, и было в этом столько ярости, что Сахаров смирился и сдал оружие.
Через несколько часов в поезде Колчака братья Пепеляевы предложили свой план спасения России.
— Александр Васильевич! Отдавайте власть Семенову либо Деникину, а мы поднимем бело-зеленое знамя независимой Сибири, с этим и победим. Без этого сибирского мужика не поднимешь сейчас, а только он и может спасти родину! Ведь сибирской мужик за свою тайгу, за свои родные заимки, наделы и пасеки, всю кровь по капле отдаст! А бывали времена он и Наполеона бил! — убеждал Верховного Анатолий Пепеляев. Брат Виктор ему поддакивал. В ушах Верховного, как раскаленные угольки, вспыхивали слова, фразы: «отречение, сибирский земский собор, парламент, главнокомандующий Пепеляев, президент Потанин…»
Колчак провел ладонью по лицу. Как бы в тумане всплывает нелепый давешний сон. Звон колоколов и кто-то говорит ему: «Ваше величество, прибыла государыня императрица!» И в алмазном венце, с распростертыми руками навстречу ему летит Темирева. Именно летит, не касаясь подошвами пола. И он принимает ее в объятия.
Странный сон, проклятый сон. Не к добру это. Он стряхнул ладонью с лица это виденье и негромко сказал:
— Единую и неделимую не предам…
Анатолий Николаевич вернулся в Томск ни с чем. Теперь пришла пора совершить подвиг. Была дана шифрованная телеграмма Константину Рымше. Пусть, как договорились, поляки ударят по Новониколаевску с юга, Пепеляев со своим войском нажмет с севера. Падет Новониколаевск, и число сибирских войск начнет расти как на дрожжах.
Но вскоре донесли: разведка противника едет к Томску на сытых конях, растопырив ноги в красных наградных шароварах и длинных чалдонских валенках, вдетых в особливые широкие стремена. Катится к Томску и остальное войско и великое множество пушек на конной тяге. И этому войску конца-края не видно.
На рассвете отстучал телеграф. Анатолий Николаевич Пепеляев ходил по кабинету Гадалова, прикуривая одну папиросу от другой. Поляки, как и обещали, ударили с юга. Восемь часов поляки сдерживали наступление красных на станции Тайга. Надежда поляков была на то, что генерал-лейтенант поддержит их. Но он не смог им помочь. В Томске взбунтовался венгерский полк. Не сдержали слово эсеры. Измена была и внутри штаба Пепеляева.
Поляки погибли, но не оступили. Гордость не велела.
— Ну, прости, Иннокентий Иванович, ежели что не так. На войне не всегда все идет по плану. Бери лучших лошадей, уезжай с семьей побыстрей. Двигайся на Красноярск. Я с верными людьми, с малым отрядом пойду напрямик через тайгу. Мне надо избежать окружения. Но мы вернемся, и все вернем! Будь здоров!
Анатолий Николаевич надел, поданную ему денщиком собачью доху, надел и косматую собачью шапку. Вышел во двор с небольшим саквояжем. У внутреннего подъезда стояло несколько простых крестьянских саней, в них полулежали люди в крестьянских пимах и тулупах и большинство было, как и Пепеляев, в собачьих шапках. По виду этих людей можно было принять за крестьян, но их стать и осанка внимательному глазу могли бы сказать, что люди эти — вовсе не крестьяне. Поклажа в санях тоже была укрыта собачьими дохами. Сани со свистом помчались по окраинным улицам за город, в неизвестность. Но на одной из улиц генерала и его спутников все же узнали, завопили:
![Анатолий Бергер - Горесть неизреченная [сборник]](/uploads/posts/books/40475/40475.jpg)
