Вальтер Скотт - Пират
Тщетно попытались бы мы описать радость Магнуса Тройла, когда, разбуженный шумом и выстрелами, он узнал, что дочери его спасены, а враг схвачен. Скажем только, что от великой радости он забыл, во всяком случае, в первую минуту, справиться, при каких именно обстоятельствах попали они в столь опасное положение. Тысячу раз прижимал он к груди Мордонта Мертона, как их спасителя, и столько же раз клялся мощами своего святого патрона, что, будь у него тысяча дочерей, такой храбрый юноша и такой преданный друг волен выбирать себе любую, а леди Глоуроурам пусть себе болтает что хочет.
Совсем другого рода сцена происходила в комнате, где были заключены Кливленд и его приспешники. Капитан сидел у окна, устремив взор на простирающееся перед ним море, и казался столь глубоко погруженным в его созерцание, что совершенно не замечал остальных присутствующих. Джек Банс старался припомнить какие-нибудь подходящие к случаю стихи, которые помогли бы ему начать примирительный разговор с Кливлендом, ибо Джек после всего происшедшего понял, что шутка, которую он сыграл со своим другом, хоть и была задумана с самыми благими намерениями, окончилась весьма плачевно и вряд ли заслужит одобрение самого капитана. Его почитатель и приверженец Флетчер лежал, как казалось, в полудремоте на походной кровати, поставленной в комнате, не делая ни малейшей попытки принять участие в следующем разговоре.
— Ну скажи мне хоть что-нибудь, Клемент, — произнес кающийся лейтенант, — ну хоть выругай меня за мою глупость!
Молчишь? Ну, значит, свет перевернулся,
Коль Клиффорд друга выбранить не может!
— Прошу тебя, оставь меня в покое и убирайся! — сказал Кливленд. — У меня остался только один верный друг, и ты заставишь меня разрядить его или в тебя, или в свою собственную грудь!
— Заговорил, заговорил! — воскликнул Банс. И продолжал словами Джафира:
— Как ты ни злись, клянусь кромешным адом,
Тебя я не покину до тех пор,
Пока ты сам с собой не примиришься!
— Еще раз прошу тебя, замолчи! — сказал Кливленд. — Мало того, что ты погубил меня своим вероломством, так ты еще не даешь мне покоя своим дурацким шутовством! Вот уж не думал я, Джек, что изо всех людей или дьяволов с нашего злополучного корабля именно ты сможешь поднять на меня руку!
— Как я, — воскликнул Банс, — я поднял на тебя руку? Ну, а если и поднял, так из одной только любви к тебе, для того, чтобы сделать тебя счастливейшим человеком на свете, когда-либо ступавшим по палубе. Шутка сказать! Возле тебя была бы твоя возлюбленная, а под твоим началом — команда из пятидесяти самых отборных молодцов! Спроси Дика Флетчера, он тебе тоже скажет, что я сделал это исключительно для твоего блага. Но что-то он не подает голоса и лежит себе на боку, как голландская рыболовная шхуна, поваленная для починки. Вставай-ка, Дик, да будь другом, замолви за меня словечко.
— Ладно уж, Джек Банс, — с трудом приподнявшись, слабым голосом ответил Флетчер, — замолвлю, коли смогу. Я-то всегда знал, что ты и говоришь, и делаешь все к лучшему. Но как ты там ни верти, а для меня, видишь ли, на этот раз дело обернулось худо, ибо я, кажется, истекаю кровью и, сдается мне, помираю.
— Ну нет, брат, не будешь же ты таким ослом! — воскликнул Банс, бросаясь вместе с Кливлендом, чтобы поддержать несчастного, но земная помощь была ему уже не нужна. Дик снова упал на кровать, отвернулся и без единого стона умер.
— Что он глуп как пробка — это я всегда знал, — пробормотал Банс, утирая слезу, — но чтобы он так по-идиотски отдал концы — вот уж этого я от него никак не ожидал. Я потерял лучшего своего товарища. — И он снова вытер слезу.
Кливленд смотрел на покойника, грубых черт которого не изменила смерть.
— Чистокровный английский бульдог, — произнес он, — и, если бы имел лучшего советника, был бы другим человеком.
— Ты можешь сказать то же самое, капитан, и кое о ком еще, если пожелаешь быть справедливым, — добавил Банс.
— Да, действительно, мог бы, и особенно о тебе, — ответил Кливленд.
— Ну, тогда скажи: «Джек, я прощаю тебя». Это всего четыре слова, произнести их недолго.
— Я прощаю тебя, Джек, от всей души, — произнес Кливленд, снова занявший свое прежнее место у окна, — тем более что твоя безрассудная выходка не имеет уже большого значения: настал день, который всем нам принесет гибель.
— Как, ты все еще думаешь о предсказании той старой ведьмы, о которой мне говорил?
— Оно скоро исполнится, — ответил Кливленд. — Поди сюда. Как ты думаешь, что это за большое судно с прямым вооружением огибает с востока мыс и идет к Стромнесскому заливу?
— Ну, мне еще трудно его разглядеть, — ответил Банс, — а вот что старина Гофф принял его за судно Вест-Индийской компании, нагруженное ромом и сахаром, так это так, потому что будь я проклят, если он не стравил весь свой якорный канат и не собирается идти ему навстречу.
— Вместо того чтобы спешить на мелководье, в чем его единственное спасение, — прибавил Кливленд. — Старый дурак, слюнтяй, идиот, выживший из ума пьяница, ну, подогреют ему сейчас его пойло! Ведь это же «Альциона»! Смотри, вот она выкидывает свой флаг и дает залп по нашим! Ну, теперь конец «Баловню фортуны»; надеюсь только, что ребята мои будут драться, пока не погибнет судно. Боцман, бывало, стойко держался, да и Гофф тоже, хоть он и скотина. Ну, теперь они удирают под всеми парусами: сообразили, видно, что так-то вернее.
— Они поднимают Веселого Роджера, — воскликнул Банс, — старый наш черный флаг с черепом и песочными часами! Вот это здорово!
— Песочные часы отсчитывают сейчас наше с тобой время, Банс, и песок высыпается быстро. Но палите же, ребятки, палите! Глубокое море или синее небо — все лучше, чем веревка на конце рея.
Наступила минута мертвого, мучительного молчания: шлюп пиратов, преследуемый по пятам, продолжал на ходу отстреливаться, в то время как быстро настигавший его фрегат почти не отвечал на выстрелы. Наконец суда сблизились, и стало ясно, что военное судно намеревается не потопить шлюп, а взять его на абордаж, очевидно, для того, чтобы воспользоваться находившейся на пиратском судне добычей.
— Эй, Гофф, эй, боцман! — закричал Кливленд, в пылу азарта забывая, что они не могут услышать его команду. — На шкоты и галсы! К повороту приготовиться! Дайте по ней продольный залп, когда вы пройдете у ней под носом, а потом сразу поворот, и отходите другим галсом, и летите, как дикий гусь! Эх, паруса у них заполаскивают, руль под ветром… в воду бы их всех! Вовремя поворота сделать не сумели, и фрегат их сейчас захватит!
В самом деле, маневры обоих судов во время погони настолько приблизили их к берегу, что Кливленд в свою подзорную трубу мог видеть, как матросы военного корабля неудержимой лавиной ринулись с реев и бушприта на шлюп и их обнаженные тесаки засверкали на солнце; но в этот решающий миг оба судна окутало облако густого черного дыма, внезапно поднявшегося с палубы захваченного разбойника.
