Дэвид Бликст - Короли Вероны
Правда, у медали была и другая сторона. Как бы ни кривились дворяне при упоминании о ней, в душе они не могли не признать, что браки с выходцами из низших сословий вливают свежую кровь в вырождающиеся семейства. Немало нынешних благородных семей являлись таковыми лишь в третьем или даже во втором поколении. Род делла Скала был из их числа. Конечно, только невежда мог напомнить об этом Кангранде, а в его окружении невежды не водились.
— Я должен показать город этому молодчику, — сказал Марьотто.
— Пусть заплатит за экскурсию. — Голос у Пьетро был веселый, но юному Монтекки послышался в нем апломб раненого селезня. — А что, если я пойду с вами?
— А ты сможешь? В смысле, отец тебя отпустит?
— Постараюсь его уломать. — Тут Пьетро представил условие, которое, пожалуй, выдвинет отец, и скривился. — Не исключено, что нам придется взять и моего младшего брата.
Марьотто просиял.
— Хотя бы и так. Ты настоящий друг, Пьетро.
Шум нарастал, слова Монтекки потонули в визге скрипки. Карлик приступил к последнему куплету и старался изо всех сил. Близился кульминационный момент.
Славьте владыку
Гордой Вероны:
Светлому лику
Нет лучше короны!
Кангранде не стал дожидаться, пока стихнут последние аккорды. Он вскочил на ноги и крепко обнял уродливого певца, расцеловал его в обе щеки. Затем обернулся к Данте, все еще безучастно наблюдавшему общее веселье. Глаза Капитана странно блестели.
— Разве не удивительно, что этот человек, которого называют дураком, развеселил моих гостей? Тебя же, Данте, считают мудрецом, в то время как ты ни у кого не способен вызвать улыбку.
Данте Алагьери бесстрастно взглянул на правителя Вероны.
— Ничего удивительного нет в том, что одни дураки находят приятным общество другого дурака.
Кангранде рухнул в кресло и хохотал до тех пор, пока из глаз его не брызнули слезы.
Слезы ручьями текли по щекам одинокого всадника, когда он придержал коня у понте Пьетро, восточных ворот Вероны.
— Где, ты говоришь, пожар? — переспросил капитан стражи.
— Да я его знаю! — воскликнул сержант. — Это же Муцио, паж брата синьора Ногаролы.
Капитан стражи уже и так сообразил, что дела плохи, а после слов сержанта и вовсе перестал церемониться:
— Да что случилось, говори скорей!
Юноша говорить не мог. Он потянулся было к бурдюку, но один из солдат предвосхитил его движение. Юноша глотнул из поданной фляжки, закашлялся и наконец прохрипел:
— Виченца… Она горит!
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Из обеденной залы на лоджию долетали ароматы вина, пряного мяса, растопленного сыра, свежеиспеченного хлеба и оливкового масла; от них ли, а может, от неумеренного хохота у гостей разыгрался аппетит.
Пьетро с воодушевлением подтягивал за друзьями жениха очередной непристойный куплет, очень надеясь, что отец его не слышит, когда в дверном проеме, больше напоминавшем ворота, появилась женщина. Она выглядела старше, чем он думал, тем не менее была очень хороша собой и убрана по последней моде. Темные волнистые волосы обрамляли продолговатое лицо, негнущаяся симара[15] из парчи двух видов — золотой и темно-красной — делала походку особенно величественной и плавной. В залу вошла сама Джованна из рода Антиохов, правнучка Фридриха II, сестра матери Чеччино, супруга правителя Вероны.
Кангранде немедля оставил гостей и прошествовал к Джованне; за ним по пятам следовала поджарая борзая. Джованна встала на цыпочки и что-то прошептала мужу на ухо.
За ее спиной в дверях появились два мальчика. Пьетро локтем толкнул Марьотто.
— Я думал, у Кангранде нет наследника.
— Нет, по крайней мере от жены, — мрачно отвечал Марьотто. Сообразив, что его могут услышать, юноша густо покраснел. — Я хотел сказать, что мальчики — сыновья брата Кангранде. Их зовут Альберто и Мастино.
Марьотто кивком указал сначала на Альберто, старшего из детей, лет восьми-девяти. Альберто был симпатягой. Он прекрасно понимал, что находится там, где ему находиться нельзя. Джакопо, брат Пьетро, младший из гостей, тем не менее гость, считался почти мужчиной. Альберто знал, что мир взрослых пока не для него.
Симпатягу Альберто исподтишка подталкивал вперед шестилетний Мастино. Несмотря на возраст, в лице его уже явны были черты Скалигеров. Мальчик поразительно походил на своего дядю. Однако только внешне. Пьетро заметил, что младший делла Скала коварен не по годам. Подтолкнув своего уступчивого брата еще на шаг вперед и убедившись, что взрослые этого не заметили и не указали Альберто его место, Мастино гордо подбоченился. Малыш откинул голову и оглядел залу с таким видом, будто только что вступил во владение всем палаццо.
«Младший племянник Кангранде далеко пойдет», — подумал Пьетро.
Делла Скала поклонился жене и отступил на шаг, потому что мадонна Джованна вздумала обратиться к гостям.
— Благородные синьоры, приветствую вас в нашем доме! Свадебное угощение готово! — Послышались одобрительные возгласы. Джованна продолжала: — С прискорбием сообщаю вам, дорогие гости, что мой супруг опозорил меня. Он опозорил меня, свою преданную жену, тем, что решил отпраздновать свадьбу племянника с куда большим размахом, чем нашу собственную свадьбу. Он опозорил меня тем, что предложил вам такие яства, каких никогда не предлагал своей жене. Поэтому вам придется помочь моему мужу расправиться с угощением, чтобы не осталось ни единой улики!
Гости засмеялись, захлопали. Кангранде обнял жену за плечи.
— Уважаемые друзья жениха, доставьте последнего в целости и сохранности на его место во главе стола. Похоже, мой племянник основательно набрался… набрался храбрости, столь необходимой в первую брачную ночь. Теперь для него главное — не забыть, в чем суть этого знаменательного события.
Восторгу молодежи не было предела.
Кто-то хлопнул Пьетро по плечу.
— А ты ловко выкрутился.
Пьетро не потрудился обернуться на знакомый голос.
— Ты, Поко, просто завидуешь. Тебе так ни за что не ответить.
В детстве Пьетро никак не мог выговорить имя младшего брата. Он постоянно менял слоги местами. Через некоторое время выяснилось, что прозвище Поко[16] как нельзя лучше подходит Джакопо, который для своих лет был мал ростом. Поко, как и Пьетро, унаследовал от отца выдающуюся нижнюю губу; губа эта не вязалась с его небольшим ростом — Поко казался вечно надутым, спесивым мальчишкой.
— Подумаешь! Кому он нужен, твой Аристотель? — скривился Джакопо.
