Иван Кратт - Великий океан
Он встал, положил руку на плечо Алексея.
— Пойдешь завтра на «Вихре» в Монтерей, Алеша, и скажешь господину де Сола, коли он не отпустит моих людей и суденышко, первого тонконогого, которого поймаю на нашей земле, своими руками утоплю в заливе! Войны промеж нас нет, а за разбой я из них душу на песок выпущу!
Он даже побагровел — так разволновался, хотя до сих пор весь разговор вел спокойно.
— Верно, Иван Александрович! — зашумел было Лука. — Тут тебе прямо я скажу…
Но Кусков махнул на него рукой, от вспыхнувшей в висках боли закрыл глаза. Потом снова сел на место.
Когда алеут и Лука ушли, Алексей рассказал ему про письмо, полученное сегодня, и высказал предположение, что захват корабля и людей — дело рук одного Гервасио. Губернатор побоится действовать так открыто.
— Там увидишь на месте, — заявил Кусков, открывая глаза и беря со стола очки. — В дружбу их я не очень верю. Одно знай твердо — своего флага на поругание не дадим. Купцы мы и промышленные, сам говорил всегда, а только сейчас главнее всего — мы русские.
Глава четвертая
Алексей прибыл в Монтерейскую гавань в полуденный час. Шкипер Петрович не знал залива и ждал, пока окончательно уйдет туман. Рейд и берег, где стояла президия, были пусты. Бледное раскаленное небо исходило зноем, вода и та казалась сверкающей жестью. Нестерпимо белели известняковые стены крепости и домов городка, пыльного, сонного в этот июльский полдень. Даже зелень выглядела тусклой и ненастоящей. Оживлял местность только гулкий прибой по всему побережью южного мыса.
Поставив шхуну на якоря, Алексей приказал салютовать крепости семью выстрелами.
— Ты бы все одиннадцать закатил! — возмутился Петрович. — Они тебе здорово рады. Вишь, будто суслики по норам спят!
Но перечить не стал. От жары и у него пропала охота спорить.
Эхо пушечных выстрелов едва заглушило прибой. Однако в президии их услыхали. Прошло минут десять, и крепость ответила на салют. Зато Петрович, считавший ответ, так и остался стоять с загнутыми пальцами — большим, указательным и средним. После трех выстрелов на берегу замолчали.
— Смеются? — Петрович от такого явного пренебрежения даже опешил.
Смутился и Алексей. Он не ждал радушного приема, но рассчитывал по крайней мере на вежливость.
— Ну и черт с ними! — сказал он, наконец, ероша по привычке волосы. — Теперь не поворачивать назад!
Он приказал готовить шлюпку. На всякий случай распорядился гребцам захватить с собой ружья. Сам не брал ничего.
Пока шли приготовления к поездке, на береговом спуске показалась небольшая группа всадников. Поднимая пыль, они промчались по берегу, спешились, затем быстро, невзирая на жару, уселись в лодку. Шхуна стояла недалеко от берега, и с палубы хорошо были видны неумелые усилия гребцов направить лодку к «Вихрю». Слышно было даже, как стоявший на корме низенький, тощий, в гигантской шляпе и длинном плаще испанец громко ругался и размахивал руками. Потом его забрызгали водой, и он долго встряхивал шляпу.
Зрелище получилось забавное, и на «Вихре» стали смеяться. А когда маленький испанец с трудом взобрался по веревочному трапу на борт шхуны и, отрекомендовавшись доном Алонзо, — комендантом крепости и президии, объяснил цель своего стремительного посещения, Алексей с величайшим трудом сохранил серьезное выражение лица. Дон Алонзо прибыл с извинением за столь малый ответный салют и просит отпустить ему пороху для недостающих четырех выстрелов. Комендант отдувался и вытирал под шляпой лоб, темная зобатая его шея тоже была мокрой от пота.
Настроение у Алексея и всего экипажа шхуны изменилось. Испанцы и не помышляли о враждебном приеме, это было хорошим признаком. А происшествие с зарядами заставило вволю посмеяться.
— Ну и правители! Трам-тара-рам!.. — шутили промышленные, составлявшие команду «Вихря». — По Луке весь порох спалили!
— Доны ситцевые! Голодранцы!
— Ну, ну! — остановил их Петрович, почти единственный, кто за все время даже не ухмыльнулся. — Пырнут тебя из-за угла, тогда напляшешься. Ишь, зевы пораскрывали! Закройсь и не моргай! Может, нарочно прикидываются бедными.
Однако, глядя, с каким неподдельным удовольствием испанцы потащили картузы с порохом, Петрович умолк и плюнул за борт. Промолчал и тогда, когда спустя полчаса крепостная пушка продолжила свой салют. Теперь вместо четырех раз она выстрелила пять. Комендант приказал уменьшить заряды, чтобы побольше вышло.
Тем временем на берегу собралась толпа. За последний год гавань пустовала, и прибытие корабля нарушило даже послеобеденный отдых. Люди стояли на горячем песке, укрывшись от зноя под широкими шляпами и накидками, разглядывали русское судно. Они знали о недавнем захвате бота и с любопытством ожидали развития событий. Здесь были главным образом пастухи, крещеные индейцы, погонщики мулов, горожане. Они явно сочувствовали прибывшим. Солдаты показались лишь тогда, когда русская лодка причалила к берегу. Да и то их привел комендант, чтобы торжественно встретить гостя.
Увидев Алексея, легко выпрыгнувшего из лодки на песок и приветливо снявшего шляпу, толпа зашумела, послышались выкрики, замелькали подброшенные вверх соломенные сомбреро.
— Viva!
— Ruso!
Удивленный и обрадованный, Алексей поклонился и, не надевая шляпы, рискуя получить солнечный удар, направился к поданной лошади. Продолжая кричать, толпа обступила его, кто-то помог сесть в седло. Затем вместе с солдатами люди двинулись вслед за ним и комендантом к президии.
Полковник де Сола встретил Алексея на крыльце. Он был почти так же стар, как его предшественники, но крепок, весел и по виду добродушен. Трудно было поверить, глядя на его приветливое лицо с двойным подбородком и пышными усами, что это он закрыл гавани Калифорнии, создал отряды для беспощадной расправы с инсургентами и бунтовщиками-индейцами. И что только нехватка всего, а главное — пороху и военных припасов, связывали его действия.
— Приветствую вас, мой молодой друг! — сказал губернатор, едва лишь Алексей ступил на последнюю ступеньку, и радушно протянул ему обе руки. — Рад видеть своих добрых соседей, хотя бы так немилостиво редко!
«Что за чертовщина!» — подумал Алексей.
Он ответил на приветствие, передал поклон Кускова, но все еще недоверчиво последовал за хозяином в дом. Прошли времена, когда он чувствовал себя мальчиком в присутствии важных лиц. Мальчик вырос, стал мужчиной, научился быть сдержанным и терпеливым.
Губернатор не повел его в кабинет. Они миновали темный широкий коридор с такими дверями, что в них можно было въехать на лошади, очутились в саду. Когда-то здесь была роща. Сохранились старые дубы и сосны, несколько ветвистых земляничных деревьев. Но между ними были посажены яблони и персиковые деревья, проложены дорожки, в глубине сада на холмике поставлена беседка, почти до крыши заросшая шиповником. Предшественник де Сола, старый Аргуэлло, любил возиться в саду.
