Эрнест Капандю - Рыцарь Курятника
— Как же! Это Сабина, дочь парикмахера Даже.
— Это правда! И я ее узнала! — сказала Камарго.
— Бедняжка, какая ужасная рана!
— Она не приходит в себя!
— Она теряет кровь!
— Ее надо перевязать…
— Надо послать за доктором! Скорее! За доктором!
Все женщины говорили в один голос, высказывая желание помочь раненой.
— Я пошлю за Кене, — сказал герцог де Ри-швльв.
Он выбежал из комнаты и позвал:
— Норман!
Тотчас явился высокий лакей в ливрее герцога.
— Поезжай в карете за доктором Кене, — сказал герцог, — передай ему, что я прошу приехать сейчас, и привези его, не теряя ни секунды. Скажи Левелье, чтобы он скакал во всю прыть!
Лакей бросился к лестнице и исчез. Ришелье вернулся в будуар, где Камарго уже приготовила постель для раненой.
— Господа! Оставьте нас с этой девушкой, мы попытаемся остановить кровь и привести раненую в чувство, — распорядилась Кино.
Мужчины перешли в гостиную.
— Что же означает это происшествие? — спросил герцог де Бриссак.
— Дочь Даже, придворного парикмахера, ранена на улице Тампль… — прибавил Креки.
— Даже живет на улице Сент-Оноре, — заметил Ликсен.
— Но кто был с этой молодой девушкой?
— Без сомнения, она была одна, — сказал Таванн, — по крайней мере, мы никого не видели, и я не заметил на снегу никаких следов.
— В каком положении вы ее нашли? — спросил Ришелье.
— Когда я ее заметил, — ответил Таванн, — она лежала на снегу, напротив особняка Субиз, и тихо стонала.
— И возле нее все было в крови? — спросил Ликсен.
— Да, но эти кровавые пятна были только вокруг тела и никуда не вели, следовательно, девушку ранили на том же месте, где она упала.
— А были ли на снегу следы, указывавшие на продолжительную борьбу? — спросил аббат де Берни.
— Никаких следов.
— Значит, на нее напали вероломно, и убийца убежал.
— Если только она не ранила сама себя! — сказал Креки.
— Мы нашли бы оружие, — заметил Таванн, — а там не было ничего.
— Значит, ее ранили, чтобы обокрасть.
— Это надо узнать.
В гостиную вошла Госсен.
— Ну что? — спросили ее.
— Кровь запеклась около раны и сама остановилась, — отвечала она. — Бедняжка начинает открывать глаза…
— Она что-нибудь сказала? — спросил Таванн.
— Нет еще.
— Вы осмотрели ее одежду? Ее хотели убить, чтобы обокрасть?
— Нет, — ответила Госсен, — ее не обокрали — у нее на шее цепочка с золотым крестом, золотые серьги в ушах и в кармане кошелек с деньгами.
— Значит, — сказал аббат де Берни, — если не воровство побудило убийцу, то любовь или, скорее всего, ревность.
— Вероятно, — согласился Ришелье. — У нее было назначено свидание с каким-нибудь возлюбленным, которому она изменила и который захотел отомстить.
— Прекрасная месть! — сказала Госсен.
— Если бы все захотели убивать друг друга из ревности… — начал Ликсен.
— Завтра на свете не осталось бы никого! — закончил Ришелье.
— Ах, герцог! Разве вы не верите в верность?
— А вы, моя красавица?
Госсен улыбнулась.
— Я верю только тому, что вижу, — ответила она.
— Слушайте! Дверь особняка открылась, это, наверное, Кене, — сказал Таванн.
Это действительно был знаменитый доктор. Он вошел в будуар, где лежала Сабина. Минут через двадцать он вернулся в гостиную, а за ним — все дамы.
— Мои пожелания будут выполнены? — спросил он у Камарго.
— В точности, — отвечала танцовщица. — Мои служанки не отойдут от нее ни на шаг и сделают все, как вы сказали.
— Особенно следите, чтобы она не произносила ни слова.
— Да, хорошо.
— Что вы думаете об этой ране? — спросил Таванн.
— Это чудо, что девушка не умерла сразу!
— Неужели?
— Рану нанесла твердая рука, державшая нож с острым коротким лезвием, которое вонзилось сверху вниз там, где начинаются ребра. Очевидно, тот, кто ударил этим ножом, хотел убить, потому что метил прямо в сердце.
— Но он в сердце не попал?
— Нет, лезвие скользнуло по ребру.
— Значит, вы спасете эту девушку?
— Не думаю.
— Как?!
— Задето левое легкое, рана глубокая и очень опасная. По всей вероятности, девушка не выживет.
— Однако, хотелось бы знать, кто ее так вероломно ударил.
— Надо заставить ее говорить, а единственная возможность спасения для нее заключается в молчании.
Таванн обернулся к Кино.
— Вы наверняка знаете, — спросил он, — что это — Сабина Даже, дочь парикмахера?
— Да.
— Как странно!
Кино заметила озабоченный вид виконта. Она пристально посмотрела ему в лицо.
— Почему это странно? — спросила она.
— Вы это узнаете, — ответил Таванн резко, — только не теперь.
— Что такое с Таванном? — тихо сказал маркиз де Креки аббату де Берни.
— Не знаю. Но я тоже это заметил…
Вдруг на улице раздался страшный шум — громкий, пугающий. Грянув, как удар грома, он заставил аббата замолчать, и тот застыл с разинутым ртом. Все переглянулись.
— Ах, Боже мой! — воскликнула Камарго, побледнев. — Это еще что такое?
Крики на улице усилились и перешли в ужасный вой.
— Пожар! — сказал доктор.
Ришелье, Бриссак, Креки бросились к окнам гостиной, которая выходила в сад, то есть по направлению к улице Фран-Буржуа.
Теперь помимо криков был слышен лошадиный топот. Потом красноватый отблеск осветил горизонт, выхватывая из темноты профили остроконечных крыш.
— Что это такое? — продолжала Камарго, приходившая во все большее волнение от таких неожиданных происшествий.
Вдруг дверь в гостиную открылась, и вбежала испуганная камеристка.
— Ах!.. — вскрикнула она, сложив руки.
— Что такое? — спросили дамы. — Говори скорее, Нанина!
— Горит особняк графа де Шароле.
— Но ведь особняк графа на улице Фран-Буржуа, а пожар в двух шагах отсюда!
— Милосердный Боже! — сказала Софи. — Мы все сгорим заживо!
— Не бойтесь ничего, — возразил Бриссак. — Если особняк Шароле горит, — прибавил он шепотом, наклонившись к Камарго, — я желаю только одного — чтобы граф сгорел вместе с ним!
Крики усиливались с каждой минутой, пламя поднималось над домами, и пожар был уже так близко, что можно было ощутить его дыхание.
— Ах! — воскликнула Госсен, подбежав к Таванну. — Если станет опасно, вы нас спасете, виконт? Кажется, это шайка Рыцаря Курятника ограбила особняк графа де Шароле и подожгла его — это рассказала Нанина.
Она указала на камеристку.
