Валерий Большаков - Консул
– Не слушайте его, – улыбнулся Сергий, – никого Зара и Бара не съели. Хм. По-крайней мере, в этом году…
– Но могли! – упорствовал Чанба.
– Могли…
Сергий на правах хозяина отпер калитку в монументальных воротах, сквозь которые просматривалась подъездная аллея.
– Заходите.
Лобанов двинулся к дому, выглядывающему из-за кипарисовых зарослей, и тут, раздвинув мордой кусты, на аллею вышла леопардиха Зара. Мощно муркнув, она боднула Сергия в бедро, подлащиваясь, и принцип почесал у «киски» за ухом, приговаривая:
– Хорошая Зарочка, хорошая…
Довольно заурчав, Зара тут же напружила стальные мышцы, и низкое утробное рычание застудило кровь в жилах циркачей.
– Свои, Зара, свои…
Леопардиха отмякла и канула в заросли. Напоследок донеслось ее недовольное фырканье.
– Киска! – выдавил Пассиен-факир и нервно хихикнул.
– В дом они не заходят, – успокоил его Эдик и добавил, как бы в раздумье: – Наверно…
Еще не отойдя после встречи с «леопардиком», циркачи вошли в домус через роскошный вестибул, который был отделан александрийским мрамором, инкрустированным тазосским камнем. Гости были потрясены – все вокруг дышало несметным богатством, на фоне которого их жалкие сто ауреусов тускнели, превращаясь в желтые осенние листочки, в стертые медяки.
– Немного сощурьте глаза, – предложил Лобанов, – а то выпадут. И не держите нас за толстосумов, мы воины, а не торгаши.
– Мы нашли сокровища, – сказал Искандер, – и решили переехать в этот дом.
– У-ух! – только и выдохнул Пареллий.
Цирковых провели в атрий, они только начали успокаиваться, когда к ним из перистиля явился самый настоящий циклоп – огромный лохматый великан с мрачным выражением изуродованного лица, на котором свирепо горел единственный глаз. Гости оцепенели.
– Здорово, – прогудел великан.
– Привет, Киклопик, – ответил Сергий, и обратился к цирковым: – Знакомьтесь, это наш домоправитель. Рабы относятся к нему с величайшим почтением и слушаются беспрекословно.
– Ну так, еще бы… – слабым голосом проговорил Пассиен.
Киклоп ухмыльнулся (отчего окончательно стал похож на людоеда, предвкушающего вкусный обед из пяти блюд) и пророкотал:
– Триклиниарх все приготовил. Комната для гостей тоже готова. Купальня согрета, Леонтиск расстарался.
– Отлично, сразу и начнем. – Обернувшись к циркачам, Сергий уведомил их: – Поучите нас до обеда, потом перекусим, отдохнем с часок и продолжим наши игры…
– Как скажете, – смиренно ответил Пареллий.
Так у них и повелось с январских ид.[16] После легкого завтрака преторианцы обучались всяким цирковым штучкам, вроде фокусов и жонглирования кинжалами, и так до самого обеда. Подкрепились, полежали, и опять всё заново, до самого ужина.
К марту Сергий научился выдувать огонь, выпуская столбы пламени шага на три. Было противно брать в рот горючую смесь. Утешало то, что имевшие с нею дело не болели бронхитом.
А уж ловкости, гибкости, быстроте реакции преторианцы и сами бы могли поучить циркачей.
Навыки закреплялись до мартовских календ, когда начались Матроналии. В этот день социальный порядок переворачивался: матроны сами накрывали стол своим рабам, чтобы побудить тех получше работать в будни. А мужья подносили своим женам подарки в память о легендарном примирении сабинянок с их предками.
Незадолго до ид римляне провели ежегодный ритуал – мужчину, названного Мамурием Ветурием и переодетого в звериные шкуры, изгнали из города ударами палок, а впереди процессии подпрыгивали жрецы, колотящие в щиты.
Но это был лишь канун праздника. Следовало дождаться первого полнолуния и мартовских ид, дня Анны Перенны, когда народ радостно воздавал почести новому году.
В иды римляне запрудили берега Тибра. Они гуляли, пили, валялись на траве с подругами, многие – прямо под небом, немногие ставили палатки или строили себе шалаши из зеленых ветвей.
Сергий и Тзана, по примеру соседей, соорудили подобие юрты из тростников, покрыв их сверху одеждами.
Они лежали рядом, болтая обо всем, занимались любовью, молчали вдвоем. Девушка ни слова не говорила о предстоящей разлуке, и Лобанов был благодарен ей – он ненавидел прощаться.
А праздник только набирал обороты. Отовсюду неслись крики и здравицы. Разогретые солнцем и вином, римляне желали стольких лет жизни, сколько человек мог осушить чаш.
Римлянки, распустив волосы, водили неуклюжие хороводы, оступаясь и падая, хохоча и визжа, а их милые друзья распевали песни, «сопровождая слова вольным движением рук».
Да и что было делать жителям Великого Рима? Ведь в мартовские иды все дома в городе захватили духи!
Правда, и после ид не все спешили возвращаться домой, ибо в четырнадцатый день до апрельских календ начинались Квинкватрии, праздник в честь богини Минервы. Один праздник незаметно переходил в другой.
В этот день школьники освобождались от занятий и передавали плату своим учителям, прерывались военные действия, начинались конные процессии и все, кто только мог, приносил бескровную жертву лепешками, медом и маслом.
За неделю до апрельских календ преторианцы сполна расплатились с артистами цирка. Наставники, счастливо позвякивая золотишком, отправились «на гастроли» в Британию, а Сергий сотоварищи явился пред ясны очи префекта претории Марция Турбона.
– Мы готовы, сиятельный, – доложил принцип-кентурион.
– Пусть боги отведут от вас беды и даруют успех, – пожелал префект. – В Остии вас ожидает либурна «Аквила», она доставит вас куда надо. Повстречаетесь в Афинах с серами и на том же корабле поплывете в Антиохию. Не напрягайся, принцип – либурна, хоть и входит в состав Мизенского флота, будет изображать купеческое судно. Чужаков-серов ничто не должно насторожить. Ступайте. Буду ждать вас обратно осенью. Вас – и консула.
Глава 3,
в которой преторианцы постигают восточную премудрость
До Остии преторианцы добрались тем же утром и, не теряя времени, проехали к порту Траяна – колоссальной гавани, выкопанной в форме шестиугольника со стороной в четыреста шагов, окруженной колоннадами и гигантскими зернохранилищами. Закромами родины.
Гавань была полна кораблей – боевых трирем и купеческих понто, а у причалов швартовались две ситагоги – «Изида» и «Сиракузы», – прибывшие с грузом египетской пшеницы. Это были корабли-зерновозы, под стать гавани – каждая ситагога брала на борт столько хлеба, что его не перевесили бы и три тысячи быков.
– Хлеб – наше богатство, – не удержался Эдик от комментариев.
Либурну «Аквила» Лобанов нашел не сразу. Но нашел. Это был быстроходный корабль с одинаковыми форштевнем и ахтерштевнем, отличавшимися лишь наличием спереди тарана.
