Бен Кейн - Забытый легион
Бренн схватился за веревку, обмотанную вокруг его шеи.
— Я должен избавить его от страданий!
— Хочешь сам закончить жизнь на кресте? — отозвался Тарквиний.
Ромул выругался. Он подумал о том же. Вот только их наверняка убили бы прежде, чем им удалось бы добраться до Бассия.
— Он недолго протянет, — встрял в разговор Феликс. — Раненые на кресте быстро теряют силы.
— Это римляне научили их распинать людей, — сказал этруск.
Ромул промолчал. Ему было до отвращения стыдно за то, что его соотечественники столь спокойно относились к этой поистине варварской пытке. Хотя рабов и преступников в Италии таким образом казнили довольно часто, он никогда не видел столько распятых сразу. А потом он вспомнил о том, каким образом Красс расправился с уцелевшими после разгрома воинами Спартака. Рим жестокостью ничуть не уступал Парфии.
Бренн сердито сплюнул и приготовился сорвать путы. Снова перед его мысленным взором предстал Коналл, умирающий под ударами гладиусов дюжины легионеров. Нынче нужно было спасти другого достойного и отважного человека. Он уже достаточно настранствовался.
— Тебе решать, Бренн, — раздался голос Тарквиния. — Но перед нами лежит еще очень дальний путь.
Великан повернулся к нему, его глаза были полны страдания.
— Бассий отважный солдат. Он спас всех нас! И не заслуживает такой скотской смерти.
— Тогда помоги ему.
Бренн долго молчал, а потом ответил с глубоким вздохом:
— Ультан предсказывал мне дальнее странствие. И ты тоже.
— Бассий так или иначе умрет, — мягко сказал Тарквиний. — Коналлу и Браку тоже была суждена смерть. И никакие усилия не помогли бы тебе это изменить.
Глаза Бренна широко раскрылись.
— Ты знаешь, что случилось с моей семьей?
Этруск кивнул.
— Я восемь лет не произносил их имен.
— Брак был смелым воином, как и его отец. Но их время все же пришло.
У Ромула волосы на затылке встали дыбом. За все эти годы галл лишь несколько раз мельком упоминал о своем прошлом.
Бренн, казалось, совсем растерялся.
— Наступит день, когда ты понадобишься своим друзьям, — негромко, но очень внятно произнес этруск. — Придет время Бренну подняться и вступить в бой. Когда будет казаться, что у тебя нет никаких шансов.
Он помолчал, а потом добавил:
— Никто не сможет победить в таком бою. Кроме Бренна.
— И это случится далеко отсюда? — требовательно, почти яростно спросил галл.
— На самом краю света.
Бренн нерешительно улыбнулся и медленно отпустил веревку.
— Ультан был могущественным друидом. Такой же и ты, Тарквиний. Боги возьмут нашего центуриона прямиком в Элизиум.
— Не сомневайся в этом.
Ромул хорошо запомнил взгляд, который Тарквиний бросил на галла во время отступления к Каррам. Сейчас многое из увиденного и услышанного прежде сложилось у него воедино, и сердце молодого воина заполнила тревога за Бренна. Но тут он заметил, что Тарквиний разглядывает костер.
— Для чего это?
Этруск указал на широкий железный котел, висевший над самым огнем. Несколько мужчин в кожаных фартуках, обливаясь потом, подкладывали дрова, чтобы пламя горело сильнее. Один из них то и дело наклонялся и помешивал содержимое черпаком на длинной ручке.
— Туда недавно бросили слиток золота.
У Ромула по спине пробежали мурашки.
Вновь забили барабаны, однако на сей раз они вскоре смолкли. Показалась большая плоская повозка, запряженная мулами и окруженная величественными кавалеристами в ярко начищенной броне. По обе стороны шли стражники, переодетые в ликторов. Каждый нес в руках фасции — символ правосудия у римлян. Но в отличие от настоящих фасций, тех, с которыми ходили чиновники в Италии, эти были увешаны кожаными кошельками, а на древки вместо топориков были насажены головы римских офицеров.
— Все это было задумано заранее, — пробормотал Ромул.
— Это пародия на римский триумф, — объяснил этруск. — И насмешка над стремлением Красса к богатству.
И тут солдаты дружно охнули, увидев, что на повозке стоит Красс, крепко привязанный за руки и за шею к деревянной раме. На голове у него красовался лавровый венок, а губы и щеки были обильно раскрашены охрой и белилами. Чтобы довершить унижение, его облачили в пестрые женские одежды, которые к этому моменту были обильно пропитаны испражнениями и испещрены следами от брошенных в римского военачальника гнилых овощей. Красс стоял с закрытыми глазами, со смирением на лице. Его путешествие оказалось очень долгим.
А еще на телеге находились проститутки, которых военачальник взял с собой для высших офицеров. Раздетые догола, с телами, покрытыми синяками и ссадинами, несчастные женщины рыдали и отчаянно цеплялись друг за дружку. На протяжении кампании Ромулу довелось увидеть немало изнасилований. И всякий раз в его памяти с убийственной ясностью возникал Гемелл, с отвратительным сопением и хрипом дергающийся на его матери. Изнасилования были неотъемлемой частью войны, но сейчас Ромул содрогнулся при мысли о том, что пришлось перенести этим женщинам после Карр.
Когда мулы остановились, крики ужаса раздались с новой силой.
Парфянские воины повскакивали на повозку, за волосы втащили проституток на помост и заставили встать на колени. Плач и крики пресекались немилосердными ударами. Женщины умолкли, лишь изредка какая-нибудь из них громко всхлипывала.
Затем на помост поднялся высокий бородатый мужчина в темной мантии и жестом призвал всех к молчанию. Толпа повиновалась, и жрец заговорил мощным низким голосом. Даже не зная языка, можно было уловить в каждом его слове гнев. Речь быстро привела собравшихся парфян в ярость, и они кинулись на пленников. Чтобы остановить их, страже пришлось по-настоящему прибегнуть к силе и даже пустить в дело копья; когда толпа отхлынула, в ней оказалось много раненых.
— Страсти нагнетает, — заметил Бренн. — Теперь можно начинать и настоящее представление.
— Он говорит о том, что случается с теми, кто осмеливается угрожать Парфии, — быстро переводил этруск. — Красс напал на нее. Но могущественные боги помогли разгромить римских захватчиков. А теперь они требуют воздаяния.
Ромул вновь взглянул на помост и поежился. Кампания была проклята с самого начала, и не заметить множества дурных предзнаменований мог лишь дурак. Но Красс проигнорировал все до единого знаки воли богов и в своем неимоверном тщеславии повел на верную гибель много тысяч воинов. И все же Ромулу глубоко претила та ужасная участь, которая, несомненно, ожидала их военачальника. Тем более что он ровным счетом ничего не мог поделать. Молодой солдат заставил себя дышать глубоко и ровно, чтобы успокоиться.
