Бен Кейн - Забытый легион
Вслед за катафрактариями и музыкантами пленники двинулись к городу. Легионеров сбили в кучку и то и дело подгоняли пинками и ударами тупых концов копий.
Они миновали арку ворот, не уступавшую размерами тем сооружениям, которые Ромул видел в Италии. Однако это оказалось исключением из правила. Улочки с одноэтажными домишками оказались очень узкими. Хижины, сложенные из высушенных на солнце глиняных кирпичей, составляли большинство строений в столице. Попадавшиеся время от времени очень простые по своей архитектуре храмы были повыше. Как и в Риме, дома теснились один к другому, кое-где разделявшие их переулки были засыпаны мусором и всякой прочей дрянью. Ромул не заметил ни акведуков, ни общественных уборных. Город был очень примитивным — парфяне явно не были народом строителей. Они были пустынными кочевниками и воинами.
Лишь арка в стене да строение, являвшееся, по всей видимости, дворцом царя Орода, были бы достойны занять место в Риме. Высокие крепостные стены дворца отделялись от прочих строений города широким ровным пространством. По углам крепости возвышались башни, а вдоль стен между ними расхаживали лучники. Перед коваными металлическими воротами дежурил отряд конных катафрактариев, они глядели на легионеров с совершенно бесстрастными выражениями лиц. Мало кто из римлян мог смотреть на одетых в броню всадников без страха. Тарквиний же, проходя мимо, пристально всмотрелся в то, что находилось за решеткой ворот.
— Не привлекай их внимания! — прошипел Бренн.
— Им до нас дела нет, — безмятежно отозвался этруск и приподнялся на цыпочки. — Просто мне хочется увидеть хотя бы отблеск того золота, за которым так рвался Красс. Мне кажется, что тут все должно просто сверкать от него.
Впрочем, один из катафрактариев все же проявил бдительность: он направил острие копья в сторону Тарквиния и сделал резкое движение, будто протыкал врага.
К великому облегчению Ромула, гаруспик покорно пригнулся и побрел дальше.
Пленники шли по узенькому проходу между давно ожидавшими их толпами. Все обитатели Селевкии жаждали насладиться зрелищем унижения римлян. Пленные брели понурив головы, а в уши им летели возгласы, являвшиеся, несомненно, оскорблениями и издевками. Ромул упорно смотрел под ноги, на ухабистую немощеную дорогу. Единственного взгляда в искаженное злобой смуглое лицо хватило ему с лихвой. Он был уверен, что их ожидало что-то очень плохое, и вовсе ни к чему привлекать к себе излишнее внимание.
В пленников летели комья грязи и камни, оставляя на их телах синяки и кровавые ссадины. На них сыпались гнилые овощи и даже выливалось содержимое ночных горшков. Одетые в лохмотья ребятишки с размазанными по чумазым лицам соплями то и дело выскакивали из толпы, чтобы отвесить пинок кому-нибудь из пленных. Одному из солдат тощая пожилая женщина глубоко разодрала ногтями щеку. Когда же он попытался оттолкнуть ее, ближайший стражник так ударил его по голове, что он потерял сознание. Старая ведьма торжествующе заорала и плюнула на римлянина. Легионеры, находившиеся по соседству с ним, поспешно подхватили товарища и потащили дальше.
Избитых, грязных, униженных донельзя солдат водили по улицам, как им казалось, целую вечность, чтобы все могли порадоваться и позлорадствовать по поводу полного разгрома могучей армии Красса. Наконец они все же вышли на огромную площадь, сходную по величине с римским Марсовым полем. Тут не было уже даже тех крохотных клочков тени, которые отбрасывали лачуги, и стало еще жарче. Когда же римлян погнали к середине этой площади, куда уже не долетали камни и прочие предметы, которыми их закидывали торжествующие жители, и не так были слышны злобные выкрики, мало кто из них осмеливался поднять голову. Стражники прокладывали дорогу пленникам и нещадно колотили каждого, кому хватало глупости преградить им путь.
Возле огромного костра суетилось несколько десятков парфян, без устали подкладывавших в бушующее пламя толстые бревна. Неподалеку от костра возвышался пустой помост. Пинками и толчками растерянных солдат заставили выстроиться перед ним. Они стояли, растянувшись в неровную редкую цепочку, испуганные, не знающие, чего еще им ожидать. Тем временем из других тюрем, разбросанных вокруг города, стали приводить такие же группы пленников. Вскоре там собралось несколько сотен римлян, представлявших десять тысяч пленников.
Ромул решил, что не позволит никому увидеть его испуганным и подавленным. Если его казнят, он гордо встретит смерть. Бренн, в свою очередь, обратил внимание на то, что Тарквиний нисколько не испуган. Поэтому юноша и его наставники сохраняли относительное спокойствие и резко выделялись среди остальных полуголодных, обгоревших на солнце легионеров, ожидавших неминуемой смерти. После страшного разгрома при Каррах они утратили всякую веру в себя и в будущее. Почти все повесили головы, самые слабые содрогались от плохо сдерживаемых рыданий. Для некоторых страх оказался невыносимым — об этом свидетельствовал вдруг прорезавшийся запах мочи.
Крики толпы постепенно стихли. Умолкли даже барабаны и гонги. И стали различимы другие звуки, которые сразу же привлекли внимание пленников. С той стороны, где осталась жестокая толпа, доносились стоны неподдельного, тяжкого страдания.
Вокруг площади возвышались десятки крестов. На каждом из них висело по офицеру римской армии. Их руки были крепко привязаны веревками к перекладинам. Время от времени кто-нибудь из несчастных, пытаясь ослабить нагрузку на отчаянно болевшие руки, опирался на прибитые толстыми гвоздями к столбу ноги. И тут же вновь, с громкими стенаниями, бессильно обвисал от невыносимой боли. Эти ужасные мучения должны были длиться до тех пор, пока жертва не умрет от жажды. Ждать смерти нужно было не один день, и самые кошмарные страдания выпадали на долю тех, кто был сильнее и выносливее.
Толпа вновь принялась орать и хохотать, сразу забыв о тех пленниках, которых увели за пределы ее досягаемости. Камни теперь полетели в распятых. Когда они попадали в цель, раздавались вскрики, еще сильнее распалявшие мучителей. Стражники тыкали беспомощных офицеров копьями и радостно хохотали, когда показывалась кровь. Воздух сотрясали злорадные выкрики. А простые солдаты в ужасе смотрели на происходившее; собственное будущее представлялось каждому в самом черном цвете.
Вдруг Феликс указал пальцем:
— Это же Бассий. Вот бедняга.
Ромул и Бренн уставились на распятого неподалеку от них ветерана. Его глаза были закрыты. Несмотря на страшные мучения, которые испытывал центурион, из его губ не вырывалось ни звука. Никогда еще мужество Бассия не проявлялось столь очевидно.
