Александр Дюма - Асканио
Франциск I ответил, что в четверг на следующей неделе они с императором Карлом V отправляются на охоту в Фонтенбло, и к этому дню статую следует установить в большой галерее дворца. Ответ был несколько сух: герцогиня д’Этамп явно настроила короля против художника.
То ли гордость, то ли вера в Бога помогла Бенвенуто сдержаться, но только он улыбнулся в ответ и сказал:
— Хорошо.
Наступил понедельник. Челлини погрузил статую на повозку и, вскочив на коня, решил сопровождать свое творение верхом — из страха, как бы с ним чего-нибудь не случилось.
В четверг, в десять часов утра, и ваятель, и произведение прибыли в Фонтенбло.
Достаточно было мельком взглянуть на Челлини, чтобы заметить на его лице выражение благородной гордости и лучезарной надежды. Художественное чутье подсказывало ему, что он создал шедевр, а честное сердце — что скоро он совершит доброе дело. Поэтому Бенвенуто был особенно весел и высоко держал голову, как человек, которому чужда ненависть, а следовательно, и страх. Конечно, Юпитер понравится королю. Монморанси и Пуайе напомнят Франциску I о его обещании, это произойдет в присутствии императора и всех придворных, и королю не останется ничего иного, как сдержать свое слово.
Герцогиня д’Этамп тоже строила планы — правда, без светлых надежд Челлини, но зато с такой же необузданной страстностью. Хотя герцогиня одержала победу над художником, когда он пытался проникнуть к ней и к Франциску I, она прекрасно понимала, что это лишь первое столкновение; за ним непременно последует другое, более опасное, и, чего доброго, Бенвенуто добьется от короля исполнения обещанного. Герцогиня решила во что бы то ни стало этому помешать. Вот почему она явилась в Фонтенбло за день до Челлини и повела свою игру с чисто женской хитростью, доводя ее до виртуозности.
Едва переступив порог галереи, где ему предстояло установить Юпитера, Бенвенуто получил удар в самое сердце и остановился, подавленный, поняв, чья рука нанесла этот удар.
Галерея, расписанная великим Россо, что уже само по себе могло отвлечь внимание от любого находящегося в ней шедевра, за последние три дня пополнилась присланными Приматиччо из Рима античными статуями. Здесь были представлены чудеса скульптуры, освященные двумя тысячелетиями восторгов ценителей, статуи, исключавшие всякое сравнение, не боявшиеся никакого соперничества. Ариадна, Венера, Геркулес, Аполлон и, наконец, сам великий олимпиец Юпитер, воплощенные грезы величайших гениев, небожители, увековеченные в бронзе, собрались здесь как бы на совет богов, предстать перед которым было бы кощунством, и приговора этого верховного трибунала должен был страшиться каждый художник.
Поместить на этом Олимпе своего Юпитера рядом с Юпитером Фидия, значило бросить вызов великому скульптору, а для Бенвенуто это было равносильно богохульству, и мысль об этом заставила совестливого ваятеля почтительно отступить на три шага от прекрасного творения, несмотря на безграничную веру в свои силы.
Прибавим, что античные статуи, как им и подобает, занимали все лучшие места; для несчастного Юпитера Челлини остались только темные углы, куда можно было попасть, лишь пройдя перед величественным строем древних богов.
Подавленный, с опущенной головой, стоял Бенвенуто на пороге галереи, глядя перед собой грустным и восхищенным взглядом.
— Мессир Антуан Ле Масон, — обратился художник к сопровождавшему его королевскому секретарю, — я хочу, я должен сейчас же увезти обратно своего Юпитера! Ученик не смеет оспаривать превосходство учителя; дитя не может бороться с родителями; я слишком горд и слишком скромен для этого.
— Маэстро Бенвенуто, — ответил королевский секретарь, — послушайтесь дружеского совета: если вы так поступите, вы пропали. Скажу вам по секрету: именно этого как признания вашего бессилия ожидают ваши враги. Что бы я ни говорил его величеству, как бы ни извинялся за вас, король, который ждет не дождется Юпитера, ничего не станет слушать и по настоянию госпожи д’Этамп навсегда лишит вас своей милости. Боюсь, именно этого кое-кто и добивается. Остерегайтесь не мертвых соперников, Бенвенуто, а живых врагов!
— Вы правы, месье, я понимаю вас и благодарю. Вы напомнили мне, что я не имею сейчас права быть гордым.
— Вот и хорошо, Бенвенуто! Но выслушайте еще один дружеский совет: госпожа д’Этамп была сегодня так очаровательна, что, наверное, задумала какие-нибудь козни. Посмотрели бы вы, с каким неотразимым кокетством она увлекала Франциска Первого в лес на прогулку! Право, я испугался за вас — ведь герцогиня, пожалуй, задержит там короля до самой ночи.
— Неужели это возможно? — воскликнул, побледнев, Бенвенуто. — Тогда я погиб: при искусственном освещении моя статуя будет выглядеть вдвое хуже.
— Будем надеяться, что я ошибаюсь, — ответил Антуан Ле Масон, — и подождем дальнейших событий.
И Челлини с лихорадочным волнением стал ждать. Он выбрал для Юпитера, по возможности, лучшее место и все же прекрасно понимал, что в сумерках статуя не произведет впечатления, а ночью и вовсе покажется непривлекательной. В своей ненависти герцогиня все рассчитала с точностью, с какой скульптор соразмеряет пропорции своего произведения. Таким образом, еще в 1541 году герцогиня д’Этамп предвосхитила приемы критики XIX столетия.
Бенвенуто с отчаянием глядел на солнце, клонившееся к горизонту, и жадно ловил каждый звук. Но во дворце, кроме слуг, никого не было.
Пробило три часа. Намерения герцогини уже не оставляли никаких сомнений, и казалось, успех ее предприятия обеспечен. Бенвенуто в изнеможении опустился в кресло.
Все рушилось, гибло, и в первую очередь — его слава художника. Позор будет единственной наградой в лихорадочной борьбе, чуть было не стоившей ему жизни и о трудностях которой ваятель почти забыл теперь, ибо они сулили ему победу. Он с болью смотрел на своего Юпитера, вокруг которого уже сгущался мрак, и видел, что с каждой минутой линии статуи становятся все менее четкими.
И вдруг его осенила гениальная мысль. Он вскочил и, позвав прибывшего вместе с ним Жана-Малыша, поспешно выбежал из дворца. Ничто еще не предвещало появления короля. Челлини поспешил к городскому плотнику и с помощью этого человека и его подмастерьев менее чем за час сделал дубовый цоколь на четырех колесах.
Теперь он боялся, как бы двор не вернулся раньше, чем все будет готово. Но пробило пять, вечерело, а коронованных особ еще не было видно. Герцогиня д’Этамп, где бы она ни находилась, вероятно, в эту минуту торжествовала победу.
Как только цоколь был готов, Бенвенуто приказал установить на нем статую. В левой руке Юпитер держал земной шар, а в правой, чуть приподнятой над головой, — молнию, словно готовясь поразить ею смертных. В этой же руке статуи ваятель незаметным образом пристроил свечу.
