Бернард Корнуолл - Рота стрелка Шарпа
— Ты найдёшь их?
— О, да.
— Они будут мучиться?
— Очень.
— Хорошо.
Шарп усмехнулся:
— Я думал, христиане прощают своих врагов.
Она пощекотала его волосами:
— Только после того, как убьют их.
Испанка посмотрела ему в глаза:
— Ты не христианин.
— Зато ты — да.
Тереза помрачнела:
— Святоши не любят меня. Говорить по-английски я училась у священника, отца Педро. Он был ничего, но прочие… — она плюнула в огонь — Они не допускают меня к мессе. Потому что я плохая.
Девушка разразилась длинной испанской фразой, выражавшей её мнение о попах. Выплеснув эмоции, Тереза села и оглядела комнату:
— Те свиньи должны были оставить нам хоть немного вина.
— Мне не попадалось.
— Ты не искал. Ты думал, как бы побыстрее залучить меня под одеяло.
Встав, она принялась рыскать по комнате. Шарп следил за ней, любуясь хищной грацией её сильного и стройного тела. Тереза открывала шкафы и выбрасывала на пол их содержимое.
— Видишь, — в руках она держала бутылку, — Вино у лягушатников есть всегда.
Перехватив его взгляд, Тереза посерьёзнела:
— Я изменилась?
— Нет.
— Ты уверен? — она встала перед Шарпом, обнажённая.
— Я уверен. Ты бесподобна, — он недоумевал, — А что могло измениться?
Она села к нему, выдернула пробку, понюхала горлышко и поморщилась:
— Ужасно! — отхлебнув, Тереза передала бутылку Шарпу.
— В чём дело?
Похоже, она, наконец, созрела для разговора с ним. Испанка выдержала паузу:
— Вы идёте в Бадахос?
— Ну, да…
— Это точно? — было видно, что ответ очень важен для неё.
Шарп пожал плечами:
— Армия идёт туда. Нас же могут отослать в Лиссабон или оставить здесь. Я не знаю. А что?
— Я хочу, чтобы ты попал в Бадахос.
Шарп ждал продолжения, но она молча смотрела в огонь. Он сделал глоток. Вино было кислым. Накинув Терезе на плечи одеяло, стрелок осторожно спросил:
— Зачем?
— Потому что я буду там. — она произнесла это без всякого выражения, будто её пребывание в стенах захваченной французами крепости само собой разумелось. — С апреля я жила там, Ричард.
— В Бадахосе? Скрывалась?
— Нет. Они знали меня не как «La Aguja», а как Терезу Морено, племянницу Рафаэля Морено, торговца кожами. Дядя Рафаэль — брат моего отца, — она горько усмехнулась, — Французы даже позволили мне оставить винтовку, представляешь? Чтобы я, в случае чего, могла защититься от этих ужасных гверильясов.
— Не понимаю.
Она поворошила штыком угли в очаге:
— В Бадахосе будет так же, как здесь?
— То есть?
— После штурма. Убийства, грабежи, изнасилования?
— Если французы не сдадутся, то да.
— Они не сдадутся. — Тереза взглянула на него. — Ты должен обязательно найти меня там.
Шарп кивнул, сбитый с толку:
— Хорошо. Но почему в Бадахосе-то?
Она ответила не сразу. Собака снаружи тявкала на сыплющийся с неба снег.
— Ты разозлишься.
— Не разозлюсь.
Тереза кусала губы, потом взяла его руку и, просунув под одеяло, положила себе на живот:
— Он стал другим?
— Нет, — Шарп гладил её кожу, ничего не понимая.
— Я родила ребёнка.
Его рука замерла. Она обречённо вздохнула:
— Я предупреждала, ты разозлишься.
Шарп, наконец, обрёл дар речи:
— Ребёнок? Какой ребёнок?
— Твой. Наша дочь. — слёзы брызнули из её глаз, и она уткнулась ему в плечо:
— Она больна, Ричард, очень больна, её нельзя перевозить.
— Наша дочь? Моя? — смятение, вот что он чувствовал. Смятение и неожиданно для себя — радость, — Как ты назвала её?
Она робко смотрела на него полными слёз глазами:
— Антония. Так звали мою мать. Мальчику я бы дала имя Рикардо.
— Антония. — он попробовал имя на вкус, — Мне нравится.
— Правда? И ты не сердишься?
— Почему я должен сердиться?
— Дети — обуза для солдата.
Он привлёк её к себе и поцеловал, как тогда, в первый раз, только теперь их не заливал дождь, и не рыскали вокруг в поисках брода уланы.
— Сколько ей?
— Семь месяцев. Она ещё очень маленькая.
Шарп попробовал вообразить себе её. Крохотная, больная, беззащитная внутри вражеской твердыни. Его дочь.
— Я боялась, ты разозлишься.
— Разозлюсь? Нет…
Дочь? Его? И эта женщина — мать его дитя. Он тонул в водовороте эмоций, а слов, как назло, опять не хватало. У него появилась семья. Последний раз от этого слова веяло теплом больше тридцати лет назад. Потом умерла его мать, и Шарп привык к тому, что ему не о ком заботиться и на него всем плевать. И вот всё изменилось. Он прижал к груди Терезу крепко-крепко, чтобы она ни в коем случае не увидела его глаз. У него есть семья.
В Бадахосе.
ГЛАВА 6
— Куда мы, парни?
— В Ба-да-хос!
На марше батальон нашёл себе бесконечное развлечение. Кто-нибудь выкрикивал вопрос, остальные набирали полную грудь воздуха и гаркали ответ. На слоге «хо» воздух резко выдыхался, «о» чуть протягивалось и спотыкалось о конечное «с». Постороннему слушателю могло показаться, что четыре сотни солдат одновременно отрыгнули и сплюнули. Немудрёная забава не надоедала, то и дело гремя на знакомых португальских дорогах, ведущих на юг.
— Куда мы, парни?
— В Ба-да-хос!
Холода ещё держались, но снег уже сошёл, сохраняясь кое-где на вершинах холмов. Реки вскрылись ото льда. Северный ветер нагонял тучи, и дожди не прекращались. Шинели, одеяла — всё было влажным и не успевало высыхать на кострах во время стоянок. Большая часть армии пока не выступала из Сьюдад-Родриго, чтобы не насторожить французов раньше времени.
— Куда мы, парни?
— В Ба-да-хос!
Кроуфорд умёр, но зато сэр Уильям Лоуфорд выжил и шёл на поправку. Когда Южно-Эссекский станет под стенами Бадахоса, его бывший полковник поплывёт домой. В порту его встретит коляска и отвезёт в родное поместье. Шарп навестил его в монастыре. Лоуфорд был слаб, но при виде стрелка улыбнулся и попытался сесть:
— Всего лишь левая рука, Ричард!
— Да, сэр.
— Я смогу ездить верхом, держать саблю. Я ещё вернусь.
— Очень надеюсь, сэр.
Лоуфорд сконфуженно поднял бровь:
— Дурацкую же штуку я свалял, а? Но в этом есть и ваше упущение.
— Какое?
— Вам надо было пристрелить меня, когда я, вопреки вашему совету, не надел плащ.
Шарп принял шутку:
— Да, стоило бы. Тогда уж вы точно не полезли в брешь.
Лоуфорд посерьёзнел:
— Простите, Ричард, в следующий раз я с большим вниманием отнесусь к вашим словам.
