Бернард Корнуолл - Рота стрелка Шарпа
— Потому что иначе ты мог пристрелить одного из немногих стоящих офицеров в этой вшивой армии, — сержант подмигнул часовому, — А он не дурак выпить, а?
Шарп подобрался поближе к одному из пылающих домов и присел на опрокинутый стол. С бренди, конечно, повезло. Он сделал глоток. Пожар дышал в спину теплом, первым настоящим теплом за эти двадцать дней. Хотелось сидеть так вечно, наплевав и на роту, и на армию, и на весь мир. Понёс же чёрт Лоуфорда в брешь!
Зацокали копыта, и на площадь выехала группа всадников в тёмных плащах и широкополых шляпах. Под одеждой угадывались очертания ружей и сабель. Партизаны. Он испытал приступ острой неприязни. Да, гверильясы оттягивали на себя тысячи французских солдат, с которыми в противном случае пришлось бы столкнуться англичанам. Бесспорно, эти храбрые гражданские делали то, на что оказалась неспособна вся испанская армия. Но здесь, на площади Сьюдад-Родриго, их присутствие раздражало Шарпа. Гверильясов не было в бреши, они не сражались за пушки, партизаны появились сейчас, когда схватка закончилась. Так стервятники слетаются отхватить кусок от оленя, убитого львом. Всадники осадили коней перед строем пленных.
А, плевать! Шарп уставился в огонь, прихлёбывая из фляжки. Он думал о Бадахосе, ждущем на юге, Бадахосе Неприступном. Рябой чинуша мог бы отправить французскому гарнизону письмо с разъяснением, что их пребывание там «против правил». Шарп хрипло рассмеялся. Крыса канцелярская!
Его внимание привлёк шум. Один из партизан отделился от своих и теснил пленных лошадью. Вмешались британские часовые. Гверильяс оставил французов в покое и направил животное к Шарпу, силуэт которого чётко вырисовывался на фоне пламени.
Стрелок смотрел на приближавшегося человека. Если испанец надеется разжиться у него выпивкой, то зря. Всадник вздыбил коня прямо перед носом Шарпа, и тот мысленно пожелал, чтоб лошадь поскользнулась и упала, придавив седока. Этого не произошло — гверильяс был искусным наездником, что, по мнению Шарпа, вовсе не давало ему права нарушать чужое уединение. Шарп с досадой отвернулся от спешившегося всадника.
— Ты позабыл меня?
От этого голоса хмель вмиг вылетел из головы стрелка. Он крутнулся на месте. Наездник снял шляпу и тряхнул головой. Чёрные, как испанская ночь, волосы упали по обе стороны такого дорогого лица.
Тонкая, жёсткая и безумно красивая.
— Я приехала найти тебя.
— Тереза? — Шарп сжал её в объятиях крепко, как сжимал в первый раз, два года назад, под пиками французских улан, — Тереза! Это ты?
Она смеялась, дразня его:
— Ты забыл меня!
— Господи!
Его тоски как не бывало, он трогал её лицо, словно не веря, что это она, — Тереза!
— Я думала, ты забыл меня.
— Забыл? Нет… — Шарп растерялся. Все слова вдруг вылетели из головы, а ведь он так много хотел сказать. Стрелок надеялся увидеть её год назад. Войско двигалось в Фуэнтес де Оноро. Тереза промышляла в этих местах, но Шарп не дождался от неё весточки. Тогда он уехал в Англию и встретил Джейн Гиббонс.
Тереза кивнула на винтовку за своим плечом:
— Я всё ещё пользуюсь твоим подарком.
— Скольких ты убила из неё?
— Девятнадцать. — она скривилась, — Недостаточно.
Французов Тереза ненавидела. Она оттолкнула Шарпа и бросила хищный взгляд на пленных:
— А скольких сегодня убил ты?
Шарп вспомнил мясорубку в орудийном гнезде:
— Не знаю. Двух? Трёх?
— Мало. Ты скучал по мне?
— Да. — Он смутился.
— Я скучала по тебе, — испанка сказала это буднично, как говорится только чистая правда.
— Слушай, — Тереза отстранилась и указала на своих партизан, — Они ждут меня. Вы идёте в Бадахос?
Вопрос застал его врасплох. Это был секрет Полишинеля, но официально армии никто ничего не объявлял:
— Полагаю, да.
— Хорошо. Значит, я останусь. Только предупрежу своих.
— Ты… что?
— Ты больше меня не хочешь? — она снова дразнила его. — Я всё объясню, Ричард, позже. Нам есть где остановиться?
— Нет.
— Надо найти, — она вскочила в седло, — Я отпущу своих. Подождёшь?
Шарп отдал честь:
— Так точно, моя госпожа!
— То-то же.
Она поскакала к гверильясам, а Шарп повернулся к огню. Тереза вернулась, и он не собирался её больше отпускать. Стрелок вспомнил её слова. Бадахос. Точка пересечения, в которой сходятся пути британцев, французов, испанцев. Туда направляются артиллеристы, пехотинцы, кавалеристы, сапёры…
Как выяснилось, любовники тоже. В Бадахос.
Они заняли дом у самых городских стен — бывшее пристанище французских пушкарей. На кухне нашёлся чёрствый хлеб и холодный язык. Шарп разжёг очаг и смотрел, как Тереза беспомощно тыкает твёрдую буханку штыком. Он рассмеялся. Она сверкнула глазами:
— Что смешного?
— Необычно видеть тебя в роли домохозяйки.
Девушка погрозила ему лезвием:
— Послушай, англичанин, я могу вести хозяйство, но не стану этого делать для мужчины, который насмехается надо мной! — она задумалась. — Интересно, что будет, когда война закончится?
Шарп веселился:
— Ты вернёшься на кухню, женщина!
Тереза грустно кивнула. Подобно другим испанкам, она вынуждена была взять в руки оружие, так как слишком многие мужчины предпочли отсидеться дома. Мир, в конце концов, будет заключён, к мужчинам вернётся их храбрость, и они отошлют своих женщин к мётлам и сковородам.
Шарп видел печаль на её лице:
— О чём ты хотела со мной поговорить?
— Позже.
Они поели, запивая пищу бренди, залезли под одеяло, покрывавшее некогда спину французской лошади, и любили друг друга с жаром, которым одаряет влюблённых долгая разлука. Шарп был счастлив. Покой маленького домика в захваченном городе нарушала только перекличка часовых на стене, лай собак да тихое потрескивание дров в очаге. Стрелок знал, что это ненадолго. Тереза не из тех женщин, что покорно следуют в обозе за мужем-солдатом. Гордая испанка жаждала мстить французам за себя, за свою семью и народ. Тереза вернётся на свои разорённые врагом холмы, к пыткам и засадам. Счастье, думал Шарп, всегда призрачно. Распорядись судьба иначе, он мог бы стать кучером, лесником или кем-нибудь ещё и, может, тоже был бы счастлив. Но он стал солдатом.
Тереза гладила его по груди, затем обняла. Её пальцы коснулись заросших рубцов на спине Шарпа:
— Ты нашёл тех людей, что секли тебя?
— Не всех, — много лет назад рядовой Шарп был несправедливо подвергнут телесному наказанию.
— Как их звали?
— Капитан Моррис и сержант Хейксвелл.
