Жюль Верн - Граф де Шантелен
Кернан под столом невольно сжал кулаки. Однако мужество позволило ему не только не выдать своих чувств, но даже изобразить восхищение.
— Молодец этот Каррье!
— Да, это уж точно! Со своими баржами! В конце концов, в его распоряжении находилась такая чудесная река. Однако и мы последние два месяца тоже не сидели сложа руки. Дела рассматривались по округам, так что приговоренным не приходилось жаловаться — все вместе отправлялись в мир иной. В итоге дело пошло так споро, что тюрьмы почти полностью освободились. Но мы делаем все, чтобы они не пустовали!
— А сегодня утром не казнили ли некую девицу де Шантелен, из бывших?
— Да, такую стройненькую девчушку, хорошенькую, честное слово! И кюре ее вместе с ней, чтобы показывал дорогу! Это Карваль постарался.
— А, знаменитый Карваль!
— Он самый! Вот парень, неплохо устроился! Ты его знаешь?
— Мне ли его не знать! Два друга, мы были неразлучны, как пальцы на одной руке, — спокойно произнес Кернан. — А кстати, он здесь?
— Нет, вот уже с неделю, как уехал. По правде говоря, эта его затея не совсем удалась. Он прибыл со своими людьми в замок Шантелен, рассчитывая схватить графа, с которым у него старые счеты. Но птичка упорхнула!
— И что тогда?
— Тогда он присоединился к армии Клебера в надежде настичь своего врага; и я не удивлюсь, если он уже расправился с ним.
— Вполне возможно; мы там здорово намяли им бока! — откликнулся бретонец. — Но скажи, а что эта девушка?
— Какая девушка?
— Ну та, из бывших, сегодня утром… как с нею?
— Пф! Да так себе, — ответил трактирщик, отпив из стакана. — Как раз с ней получилось совсем неинтересно: она уже была наполовину мертва от страха.
— Итак, — сказал Кернан, едва владея собой, — она в самом деле умерла?
— Черт побери! А ты как думаешь? — рассмеялся трактирщик. — Кстати, во время представления случилась прелюбопытная история.
— Какая же, гражданин Севоля? Слушать тебя — одно удовольствие!
— Да, — трактирщик самодовольно выпятил грудь. — Но я предпочел бы умолчать о том, что сейчас расскажу.
— Это почему же?
— Потому, что это не делает чести Комитету общественного спасения.
— Что? Комитету?
— Один из них подписал помилование!
— И кто же это?
— Кутон![59]
— Возможно ли?
— Суди сам! Сегодня утром все шло обычным чередом. Перед Революцией все равны: крестьяне, дворяне, святые отцы… И вот, когда настал черед этой девицы — а за ней уже не более двух-трех приговоренных, — в толпе послышался шум. Какой-то юноша с растрепанными волосами спрыгнул с лошади, которая тут же, на площади, свалилась замертво, и с криком: «Помилование! Помилование для моей сестры!» бросился сквозь толпу. Он подбежал к гражданину Гермеру и протянул ему распоряжение о помиловании, подписанное Кутоном.
— Ну и…
— А что ему оставалось делать? Да, кстати, тот парнишка, что привез приказ, сам из бывших!
— Как его имя?
— Шевалье де Треголан, так мне сказали.
— Я не знаю его.
— Когда он подошел к гильотине, он чуть в обморок не свалился. Но ему повезло: если бы лошадь споткнулась в дороге, для его сестрицы все закончилось бы по-другому. Девчонка находилась в полном бесчувствии, и палач уже отнес ее на эшафот.
— Так вот почему так заволновалась толпа!
— Ну да! Все закричали: «Нет! Нет!» Но Гермер не мог не выполнить распоряжения Кутона. Впрочем, не важно! Это дело Комитета.
— Ему повезло, этому Треголану, — заметил Кернан. — А что потом?
— Потом он забрал свою сестру, и мы продолжили.
— За твое здоровье, Севоля! — сказал Кернан.
— И за твое, приятель! — ответил трактирщик.
Они выпили.
— А теперь что ты собираешься делать? — спросил Севоля.
— Схожу посмотреть, спит ли еще мой брат, а потом прогуляюсь по городу.
— Будь как у себя дома, не стесняйся!
— Чего мне стесняться.
— Ты рассчитываешь пробыть здесь какое-то время?
— Хотелось повидать Карваля, чтобы пожать ему руку, — спокойно сказал бретонец.
— Но он может приехать в Кемпер со дня на день.
— Будь я в этом уверен, я подождал бы его.
— Черт побери! Не могу за него ручаться.
— Так или иначе мы непременно встретимся. Он останавливается у тебя?
— Нет, он живет вместе с Гермером в доме епископа.
— Отлично, я зайду его проведать.
С этими словами Кернан покинул трактирщика. Невероятное напряжение, в котором он находился все время, пока шел разговор, так измотало его, что теперь бретонец едва смог подняться по лестнице.
— Да, Карваль, я найду тебя! — повторял он глухим голосом.
Наконец Кернан возвратился к графу. Тот, казалось, примирился со случившимся, но страдания его были неописуемы. Убедившись, что никто не сможет их подслушать, Кернан тихо пересказал ему все, что узнал. Слушая, граф не мог удержаться от слез.
Затем бретонец перешел к планам на будущее.
— У меня больше нет ни жены, ни ребенка, — ответил граф, — мне остается только умереть, но я хочу погибнуть за правое дело.
— Да, — подхватил Кернан, — мы направимся в Анжу. Там действуют шуаны, и мы присоединимся к ним.
— Да, мы отправимся туда.
— Сегодня же.
— Нет, завтра. Сегодня вечером я должен исполнить свой последний долг.
— Какой же, мой господин?
— Сегодня ночью я пойду на кладбище — помолиться над общей могилой, где лежит тело моей девочки.
— Но… — начал было Кернан.
— Я так хочу, — тихо сказал граф.
— Мы помолимся вместе, — ответил Кернан.
Остаток дня прошел в слезах. Терзаемые своим горем, несчастные молчали, взявшись за руки. Но вдруг тишину их уединения прорезали песни и радостные крики, доносившиеся с улицы. Граф даже не шевельнулся — ничто не могло пробудить его. Кернан, поднявшись, подошел к окну. Ужасный крик едва не вырвался из его груди, но он быстро овладел собой, решив скрыть от графа то, что предстало в этот миг его взору.
Карваль — гнусный, кровавый убийца, опьяненный радостью победы, возвращался в Кемпер со своим отрядом. Впереди солдаты гнали толпу, состоящую из раненых, стариков, женщин, детей-несчастных вандейцев, которых ждал эшафот. Карваль ехал верхом. Со всех сторон раздавались поздравления и приветственные возгласы его сторонников. Решительно, этот человек становился важной фигурой.
Когда процессия удалилась, Кернан подошел к графу и сказал ему:
— Вы были правы, мой господин, нам следует задержаться.
Глава VII
КЛАДБИЩЕ
Наступил вечер. Погода изменилась: повалил снег. В восемь часов граф поднялся и сказал:
