Александр Дюма - Виконт де Бражелон, или Десять лет спустя. Том 1
Несмотря на нежелание Кольбера, мрачно хмурившего свои густые брови, офицер отвел его в сторону, говоря:
— Если вы задумали, сударь, чтобы народ сам совершил суд над изменниками, вам следовало предупредить нас. При всем нашем стремлении угодить вам и не действовать наперекор вашим планам, мы должны были исполнить отданный приказ.
— Трижды дурак! — вскричал Кольбер в бешенстве, встряхивая своими густыми, как грива, черными волосами. — Что за вздор вы мелете! По-вашему, я хотел устроить бунт? Да вы пьяны или с ума сошли?
— Но, сударь, ведь они кричали: «Да здравствует Кольбер!» — возразил начальник конвоя в сильном смущении.
— Какая-нибудь горсточка бунтарей…
— Нет, сударь, вся площадь.
— Неужели народ в самом деле кричал: «Да здравствует Кольбер!»? — спросил интендант, просветлев. — Уверены ли вы в том, что говорите?
— Крики были такие, что глухой услышал бы.
— И это действительно кричал народ, самый настоящий народ?
— Конечно, сударь, этот-то настоящий народ и поколотил нас.
— Очень хорошо, — произнес Кольбер, всецело занятый своими мыслями. — Так вы полагаете, что сжечь осужденных было желанием народа?
— О да, конечно.
— Это — дело другое… Вы дали хороший отпор?..
— Мы потеряли трех человек.
— Но, надеюсь, вы никого не убили?
— На месте осталось несколько убитых бунтарей, и между ними один человек не простой…
— Кто это?
— Некто Менвиль, за которым уже давно следила полиция.
— Менвиль! — вскричал Кольбер. — Не тот ли, что убил на улице Юшет человека, требовавшего жирного цыпленка?
— Он самый, сударь.
— И этот Менвиль тоже кричал: «Да здравствует Кольбер!»?
— Кричал, и даже громче всех, как бешеный.
Лицо Кольбера снова омрачилось и приняло озабоченное выражение; осветившее было его сияние горделивой радости сразу погасло.
— Так что же вы говорите, — разочарованно произнес он, — что почин в этом деле шел от народа? Менвиль был моим врагом; он отлично знал, что рано или поздно я непременно повешу его. Он — один из наемников аббата Фуке… Все это было, несомненно, подстроено самим Фуке, ведь казненные — друзья его детства!
«Вот как! — подумал д’Артаньян. — Теперь мне все ясно. И все-таки Фуке, что бы о нем ни говорили, — благородный человек».
— Уверены ли вы, что Менвиль убит? — спросил Кольбер офицера.
Тут д’Артаньян решил, что ему пора вмешаться в разговор, и выступил вперед.
— Да, он убит, господин Кольбер, — сказал он.
— Ах, это вы, сударь? — произнес Кольбер.
— Он убит мной! — непринужденно ответил мушкетер. — Я полагал, что Менвиль ваш отъявленный враг.
— Не мой, а короля, — возразил Кольбер.
«Скотина! — подумал д’Артаньян. — Ты вздумал еще лицемерить со мной!»
— Я очень счастлив, что мог оказать королю такую услугу, — произнес он вслух. — Не возьметесь ли вы довести это до сведения его величества, господин интендант?
— Прошу вас, сударь, определить точнее: что за поручение вы мне даете и что именно должен я передать королю? — отвечал Кольбер язвительным тоном, в котором явственно прозвучала неприязнь.
— Я не даю вам никакого поручения, — возразил д’Артаньян со спокойствием, никогда не покидающим насмешников. — Я думал, что вас не затруднит доложить его величеству, что я, попав случайно на Гревскую площадь, расправился с Менвилем и водворил должный порядок.
Кольбер широко открыл глаза и вопросительно взглянул на начальника конвоя.
— Да, верно, — подтвердил тот. — Этот господин оказался нашим спасителем.
— Что же вы сразу не сказали, что пришли сюда сообщить об этом? — сказал Кольбер мушкетеру с досадой. — Все объяснилось бы, и вам же было бы лучше.
— Вы ошибаетесь, господин интендант, я пришел сюда совсем не для этого.
— Однако вы совершили настоящий подвиг.
— О, — небрежно произнес мушкетер, — я привык к этому.
— Так чему же я обязан честью вашего посещения?
— Король приказал мне явиться к вам.
— А, значит, вы явились за деньгами? — сказал Кольбер сухо, увидев, что д’Артаньян достает из кармана какую-то бумагу.
— Совершенно верно, сударь.
— Потрудитесь подождать, пока начальник конвоя закончит свой доклад.
Д’Артаньян весьма дерзко повернулся на каблуках, отвесил Кольберу почти шутовской поклон и быстро направился к двери.
Такая решимость очень удивила Кольбера. Он привык, что военные, обычно крайне нуждавшиеся в деньгах, проявляли неистощимое терпение, приходя к нему.
А что, если мушкетер вздумает отправиться к королю и пожалуется на плохой прием, оказанный ему казначеем, или расскажет о своих подвигах? Об этом стоило поразмыслить. Во всяком случае, в данный момент не следовало раздражать д’Артаньяна отказом, безразлично, пришел ли он от имени короля или по собственному почину. Мушкетер оказал королю очень большую услугу, и так недавно, что ее не могли еще забыть.
Взвесив все это, Кольбер решил подавить свое высокомерие и вернуть д’Артаньяна.
— Как, вы уже покидаете меня, господин д’Артаньян? — спросил он.
Д’Артаньян обернулся.
— А почему бы и нет? — спокойно проговорил он. — Ведь нам не о чем больше разговаривать.
— Но вы, вероятно, хотите получить деньги по ордеру?
— Я? Ничего подобного, уважаемый господин Кольбер.
— Ну так по чеку? Как вы на службе короля раздаете в нужных случаях удары шпаги, так и я немедленно плачу по предъявленному мне документу. Прошу вас, предъявите его.
— Ни к чему, господин Кольбер, — отвечал д’Артаньян, внутренне наслаждаясь явным замешательством интенданта, — мне уже уплачено.
— Уплачено? Но кем же?
— Суперинтендантом.
Кольбер побледнел.
— Объяснитесь точнее, — произнес он сдавленным голосом. — Зачем же вы показываете мне документ, по которому уже уплачено?
— Из чувства долга, дорогой господин Кольбер. Король приказал мне получить первую четверть жалованья, которое ему угодно было мне назначить.
— Получить от меня?
— Не совсем так. Его величество сказал: «Сходите к Фуке, и если у него не окажется денег, ступайте к Кольберу».
Лицо Кольбера на мгновение просветлело.
— Значит, у суперинтенданта оказались деньги?
— Да, наверно, у него нет недостатка в деньгах, если вместо четверти годового оклада, то есть пяти тысяч ливров…
— Пять тысяч ливров? За четверть года? — воскликнул Кольбер, не менее Фуке изумленный значительностью суммы, назначенной за солдатскую службу. — Но ведь это составляет двадцать тысяч в год.
