Мэри Рено - Тесей. Царь должен умереть. Бык из моря (сборник)
Но при этом я не намеревался нестись вперед подобно быку. Я знал критян и постарался, чтобы на моих планах остался отпечаток их утонченности. Я забыл только о наглости этих людей. Они прислали ко мне посла.
Он явился в мой зал – кудри на обнаженных плечах, гибкий, как ива, стан перетянут золотым поясом. Впереди посла черные невольники несли дары: золотое ожерелье с хрустальными подвесками, расписные вазы с душистыми маслами, цветущий куст роз редкой красоты, с лепестками цвета крови и янтаря. На этот раз о посылке юношей и девушек из Аттики не было речи.
Пока мы обменивались любезностями, я думал: «Видел ли я тебя, глупый павлин? Ну ты-то, конечно, знаешь меня: небось мазал маслом губы, растрескавшиеся, когда вопил мне на арене».
Он встретил мой взгляд не моргнув, объявил имя своего повелителя и потребовал от меня покорности. Я не рассмеялся. Обращаться с критянами как с эллинскими вождями – это все равно что выйти на лису с рогатиной. Они заставили меня прожить среди них целый год. Я мог бы тем временем учиться искусству правления, а вместо этого выучился плясать с быком и узнал нрав критян.
Я спросил его о том, где положили усопшего Миноса (тело которого они не могли найти) и при царе ли печать (та самая, что покинула Крит со мной вместе), ни в чем, конечно, не признаваясь. Просто мне нужно было время. А потом поинтересовался, не в Пирее ли остался его корабль, зная, что критянин там ничего не увидит: чтобы скрыть свои планы, я собирал корабли в Трезене – по другую сторону пролива.
Он отвечал гладко и как-то слишком уж охотно:
– Нет, владыка, я высадился в Марафоне, в стороне от города, потому что на моем корабле находится другой дар, более достойный твоей славы. С ним не выйдешь на улицу, он испугает людей. Царь Тесей, танцоров более нет, и игры с быком окончены. Посему господин мой прислал тебе в качестве почетного дара самого Подарга, царь-быка из священного стада, что рождено было самим солнцем. Теперь он твой, поступай с ним, как считаешь нужным.
– Подарг!
Лицо мое против желания вспыхнуло. Все мы, плясуны Лабиринта, знали старину Снежка, белое чудо, гиганта среди пестрых стад Крита. Прекрасный и норовистый, он был быком у «дельфинов» – и жили они недолго. Он давал тебе возможность прыгнуть, бросался прямо вперед, но, когда убивал, даже мы, люди опытные, не успевали понять, как он это сделал, и вечно расходились во мнениях. Если бы он достался нашему отряду, едва ли все сумели бы вернуться домой. Но мне всегда хотелось самому одолеть его, и даже сейчас кличка быка сразу воспламенила меня.
Я очнулся от своих мыслей и увидел улыбку критянина.
– Царский дар, – отвечал я, – подобающий скорее богу, а не человеку. Такие быки священны, и Аполлон прогневается, если я пущу его в свое стадо.
– Но возвращаться с ним на Крит хлопотное дело, – с заметным унынием отвечал критянин.
Я едва не расхохотался. Поверить в это было нетрудно. Мне хотелось спросить, как они его сюда привезли, однако я более не был плясуном на арене.
– Дело легко уладить, – отвечал я. – Солнечное стадо принадлежит Аполлону. Мы вернем быка богу.
Во всяком случае я не мог принять такой дар от человека, на которого собирался идти войной. Таким способом я мог спасти свою честь, нанеся рану своему сердцу. Но сперва я дам ему покрыть нескольких коров. Он был последним; от Бычьего двора ничего более не осталось, и пусть в его потомстве будет жить память этого странного года моей жизни. Рев арены под лучами критского солнца надолго остается в ушах.
Критянин откланялся. Я сидел, погрузившись в воспоминания, а потом встряхнулся и приступил к повседневным делам. Позже я увидел гонца, бегом приближавшегося к городу с востока, а потом Аминтор, начальник моей дружины, как одержимый взлетел ко мне наверх. Он был лучшим среди моих людей на Крите, пожалуй, чуточку молодым для своего поста. Как, впрочем, и я сам. Он поскребся в дверь, а потом ввалился в нее и выпалил, словно бы мы еще были на Бычьем дворе:
– Тесей, Тесей, Подарг вырвался на свободу!
– Отдышись, – отвечал я. – Значит, его нужно поймать.
– Он обезумел. Эти ничтожные критяне выпустили его, и он успел натворить дел в Марафоне. Трое мужей убиты на месте, еще четверо и женщина умирают, при смерти и ребенок.
– И это старина Снежок? – удивился я. – Но он никогда не был убийцей. Он бросался, только когда «дельфины» играли с ним.
– Он переплыл море, а жители Марафона почти что играли с ним, пытаясь поймать. Кроме людей, он уложил трех коней, а мулам и псам нет счета.
Я воскликнул:
– Они спустили собак! Невежественные дураки; разве они не знали, что это за бык?
– Едва ли. Мы успели привыкнуть к этим громадинам на Крите, но местные быки кажутся рядом с ним телятами. Его приняли за чудовище.
– Так почему же эти тупые дурни пытались поймать его, а не послали за мной сразу?
– Теперь они уже не пытаются, а только молятся. Они говорят, что Посейдон послал этого быка, чтобы погубить их, и зовут его быком из моря.
Слова эти прозвучали как гонг. Безмолвный, я замер на месте. А потом начал снимать одежду. Оставшись нагим, я отправился к сундуку, где был сложен наряд прыгуна. Я не стал надевать украшений и ограничился только набедренной повязкой из мягкой позолоченной кожи. На арене привыкаешь иметь дело со смертью, но все равно не хочется, чтобы тебя кастрировали.
Аминтор все говорил, но слышал я не его – слова старухи Микалы. Я знал, что возле одра моего отца устами ее говорила сила. Память об этом не оставила меня: грядущий рок, неторопливо приближающийся вместе с движением звезд. Но явился он без промедления, в пору, когда сила и быстрота еще не оставили меня вместе с пламенем юности и ловкостью прыгуна.
Аминтор схватил меня за руку, опомнился и начал снова:
– Владыка! Тесей! Что ты делаешь? Сейчас его не укротить – это бык, которого травили собаками!
– Посмотрим, – отвечал я, разыскивая в сундуке мой талисман – хрустального бычка на цепочке. Я никогда не выходил на арену без него.
Поплевав на фигурку – на счастье, – я надел украшение на шею и рявкнул, чтобы слышали в прихожей:
– Пошлите в Марафон гонца. Пусть скажет, чтобы люди не преследовали быка и заперлись в своих домах, пока я не пришлю другого слова. И заседлайте Молнию. Пусть к седлу привяжут сеть и самые крепкие путы, какие используются при жертвоприношении. Скорее. Никакой охраны, Аминтор. Я поеду один.
Слуга открыл рот, закрыл его и молча вышел. Аминтор хлопнул себя рукой по бедру и вскричал:
– Матерь богов! Разве это разумно? Зачем самому отказываться от жизни после года, проведенного на арене? Клянусь, все это подстроили критяне! Клянусь, им было приказано спустить быка! Они знают, на что надеются, – на твою гордость.
