Александр Дюма - Жозеф Бальзамо. Том 2
— Никто не может сказать, кто он такой; одной вечности ведомо, сколько лет он прожил, а деяния его известны одному Богу.
— Имя! Его имя!
— Он при мне менял имена десятки раз.
— И все-таки под каким именем знаете его вы?
— Ашарат.
— Где он живет?
— На улице Сен…
Внезапно Лоренца содрогнулась, затрепетала, из одной ее руки выпал ларец, из другой — ключи; она силилась ответить, губы ее кривились в мучительной судороге; потом она прижала обе руки к груди, словно ее душили слова, готовые сорваться у нее с языка; а затем, воздев обе дрожащие руки к небу, не в силах произнести ни звука, она плашмя упала на ковер, устилавший кабинет.
— Бедняжка! — пробормотал г-н де Сартин. — И что это, черт возьми, с ней приключилось? А ведь до чего хороша! Эх, и вся-то ее месть — ревность влюбленной женщины.
Он позвонил и сам поднял Лоренцу с пола; глаза ее глядели удивленно, губы застыли, и казалось, она уже умерла и пребывает в ином мире.
Вошли двое лакеев.
— Возьмите бережно эту юную даму, — распорядился г-н де Сартин, — перенесите ее в соседнюю комнату. Постарайтесь привести ее в чувство да поделикатней. Ступайте.
Лакеи послушно унесли Лоренцу.
124. ШКАТУЛКА
Оставшись в одиночестве, г-н де Сартин принялся вертеть в руках шкатулку, словно заранее понимал, какую ценность она собой представляет.
Потом он взял связку ключей, выпавшую из рук Лоренцы.
Попробовал все — ни один не подошел.
Вытащил из своего ящика еще несколько связок.
В них были ключи самых разных размеров: от мебели и, разумеется, от шкатулок, самые обычные и совершенно микроскопические; казалось, г-н де Сартин является обладателем всех существующих образчиков ключей.
Он испробовал два десятка, полсотни, сотню — ни один даже не повернулся в замке. Главе сыска оставалось предположить, что либо замок является всего лишь видимостью, либо ключи являются лишь подобием таковых.
Тогда он извлек из того же ящика маленькую стамеску, небольшой молоточек и белой рукой в пышной манжете из мехельнских кружев сбил замок, который так верно хранил тайны шкатулки.
И тотчас же его взору открылась — нет, не адская машина, которую он опасался там обнаружить, и не яд, испарения которого должны были отравить его, лишив Францию главы сыска, а пачка бумаг.
Первым делом взгляд начальника полиции упал на записку, написанную явно измененным почерком:
«Мастер, пора расстаться с фамилией Бальзамо.»
Подписана она была тремя буквами: L. P. D.
— Да, — пробормотал г-н де Сартин, теребя букли парика, — почерка я не знаю, но фамилия мне, кажется, знакома. Бальзамо… Посмотрим-ка на «Б».
Он выдвинул один из двадцати четырех ящиков и извлек небольшой реестр, куда были занесены в алфавитном порядке сотни три-четыре фамилий, рядом с которыми мелким почерком со множеством сокращений были написаны разнообразные сведения, зачастую объединенные между собой многочисленными фигурными скобками.
— Однако, — пробормотал он, — многовато на этого Бальзамо.
И он прочитал всю страницу со всеми значками, выказывая при этом непритворное неудовольствие. После прочтения г-н де Сартин спрятал реестр в ящик и вновь принялся исследовать содержимое шкатулки.
Почти сразу же он был приятно обрадован, обнаружив листок, исписанный фамилиями и цифрами.
Листок показался ему важным: он был потрепан по краям и испещрен карандашными пометками. Г-н де Сартин позвонил. Вошел лакей.
— Срочно писца из канцелярии, — приказал г-н де Сартин. — Для быстроты проведите его через комнаты.
Лакей вышел.
Минуты через две на пороге кабинета стоял писец с пером в руке; под мышкой правой руки он держал шляпу, под левой — толстую книгу; рукава его кафтана предохраняли нарукавники из черной саржи. Г-н де Сартин увидел его в зеркале и, не оборачиваясь, протянул ему бумагу.
— Расшифруйте это, — приказал он.
— Слушаюсь, выше высокопревосходительство, — ответил писец.
Этот разгадчик шарад был невысоким щуплым человечком с тонкими поджатыми губами и сведенными от постоянного умственного напряжения бровями, бесцветным лицом, заостренным подбородком выступающими скулами, отчего голова его казалась сужающейся кверху и книзу; тусклые, глубоко посаженные глазки время от времени вдруг оживлялись.
Г-н де Сартин назвал его Лафуэном.
— Садитесь, — сказал начальник полиции, видя, что писец не знает, что делать с записной книжкой, сборником шифров, пером и полученным листком.
Лафуэн бочком уселся на краешек табурета и с безучастным видом принялся писать у себя на коленях, время от времени листая свой справочник либо роясь в памяти. Через пять минут он уже написал:
«Приказ объединить в Париже три тысячи братьев.
Приказ учредить три клуба и шесть лож.
Приказ набрать телохранителей великому копту и подготовить ему четыре жилища, причем одно в королевском дворце.
Приказ иметь в своем распоряжении пятьсот тысяч франков для полиции.
Приказ собрать в первом парижском клубе весь цвет литературы и философии.
Приказ привлечь на свою сторону либо подкупить высших чиновников и, в частности подкупом, силой или хитростью, обезопасить себя от начальника полиции».
Лафуэн на секунду остановился, но не для того, чтобы осмыслить написанное — на такое он не решился бы, это было бы преступлением, — просто он исписал всю страницу, а чернила еще не высохли, так что надо было подождать, прежде чем перевернуть ее.
Г-н де Сартин в нетерпении вырвал у него лист из рук и быстро пробежал глазами.
Когда он прочел последний пункт, на его лице отразился такой страх, что, заметив в зеркале шкафа свою бледность, он побледнел еще сильней.
Листок писцу он не вернул, а дал чистый.
Лафуэн вновь принялся писать, расшифровывая на ходу, а делал он это с легкостью, какая ужаснула бы составителей шифров.
Теперь г-н де Сартин читал у него из-за плеча:
«Не использовать более в Париже фамилию Бальзамо, которая становится слишком известной, принять же имя графа Фе…»
Конец слова скрывался под чернильной кляксой.
Пока г-н де Сартин искал отсутствующие слоги, чтобы составилась фамилия, прозвенел звонок, и вошедший лакей доложил:
— Его сиятельство граф Феникс.
Г-н де Сартин ахнул, всплеснул руками, рискуя нарушить гармоничное строение своего парика, и тут же поспешно вытолкал писца через потайную дверь.
После чего, усевшись за бюро, приказал лакею:
— Просите!
