Роберт Харрис - Очищение
— Вот так всегда с Цезарем, — заметил я, попытавшись нарушить молчание. — Любит заставить подождать себя.
— Нам лучше начать привыкать к этому, — сказал Цицерон грустным голосом. — Ты только посмотри туда. — Он кивнул головой в сторону реки, раскинувшейся за лагерем. За рекой, в гаснущем свете дня, возвышалась шаткая конструкция, окруженная лесами. — Это, должно быть, тот самый театр Фараона. — Он надолго задумался, прикусив нижнюю губу.
Наконец полог откинулся, и нас пригласили в палатку. Она была обставлена по-спартански. На полу лежал тонкий матрас, набитый сеном, с накинутым на него одеялом. Рядом с ним располагался деревянный буфет, на котором стояли кувшин с водой, тазик и миниатюрный портрет женщины в золотой рамке (я был почти уверен, что это портрет Сервилии, но было слишком далеко, чтобы убедиться в этом), там же лежал набор щеток для волос. За складным столом, заваленным документами, сидел Цезарь. Он что-то писал. За его спиной замерли без движения два секретаря. Закончив писать, Цезарь поднял глаза, встал и с протянутой рукой направился к Цицерону. Я впервые увидел Цезаря в военной форме. Она сидела на нем как вторая кожа, и я понял, что все те годы, что я знал его, никогда не видел Цезаря в той его ипостаси, для которой он был создан. Эта мысль здорово отрезвила меня.
— Мой дорогой Цицерон, — сказал он, внимательно изучая своего посетителя, — я очень расстроен, что ты дошел до такого состояния. — Помпей всегда обнимался и похлопывал по спине, однако Цезарь на это время не тратил. После короткого рукопожатия он предложил Цицерону сесть. — Чем я могу помочь тебе?
— Я пришел, чтобы согласиться на пост твоего легата, — ответил Цицерон, примостившись на краешке стула, — если твое предложение все еще в силе.
— Неужели? — Уголки рта Цезаря опустились. — Долго же ты размышлял.
— Должен признаться, что предпочел бы не появляться у тебя при таких обстоятельствах.
— Закон Клодия вступает в силу в полночь?
— Да.
— Поэтому приходится выбирать из моего предложения, смерти или изгнания.
— Можно сказать и так. — Видно было, что Цицерон чувствует себя не в своей тарелке.
— Не могу сказать, что такая ситуация очень льстит мне. — Цезарь издал один из своих коротких смешков и откинулся на стуле. Он внимательно изучал Цицерона. — Когда летом я делал тебе это предложение, твое положение было гораздо прочнее, чем сейчас.
— Ты сказал, что, если Клодий когда-нибудь будет представлять угрозу для моей безопасности, я могу обратиться к тебе. Именно это сейчас случилось. И вот я здесь.
— Это шесть месяцев назад он угрожал, а сейчас он твой хозяин.
— Цезарь, если ты хочешь, чтобы я тебя умолял…
— Мне этого не надо. Конечно, я не жду, что ты будешь умолять. Я просто хочу узнать лично от тебя, что ты сможешь принести мне, став моим легатом.
Цицерон с трудом сглотнул. Я даже представить себе не мог, как ему было больно в этот момент.
— Что ж, если ты хочешь, чтобы я сам это произнес, то могу сказать тебе, что имея большую поддержку среди простых людей, ты не имеешь ее в Сенате; моя ситуация прямо противоположна — сильная поддержка среди наших коллег в Сенате и слабая среди простых людей.
— Это значит, что ты будешь защищать мои интересы в Сенате?
— Я буду сообщать им о твоих взглядах и, может быть, изредка сообщать их взгляды тебе.
— Но ты будешь лоялен только мне?
— Я думаю, что моя лояльность, как и всегда, будет принадлежать моей стране, которой я буду служить, согласовывая твои интересы с интересами Сената. — Казалось, что я слышал, как Цицерон скрипит зубами.
— Да наплевать мне на интересы Сената! — воскликнул Цезарь. Неожиданно он выпрямился на стуле и, не прерывая движения, встал на ноги. — Я хочу тебе кое-что рассказать, Цицерон. Просто чтобы тебе было понятно. В прошлом году, по пути в Испанию, мне предстояло перейти через один перевал, и с группой своих подчиненных я выдвинулся вперед, чтобы разведать дорогу. И вот мы набрели на эту крохотную деревеньку. Лил дождь, и это было самое жалкое место на свете из всех, которые можно себе представить. Там почти никто не жил. Честное слово, это болото вызывало смех. И один из моих офицеров сказал мне, в качестве шутки: «А ты знаешь, ведь даже здесь, наверное, люди жаждут власти — идет настоящая борьба, и разгораются нешуточные страсти по поводу того, кто займет здесь первое место». И знаешь, что я ему ответил?
— Нет.
— Я сказал: «Что касается меня, то я лучше буду первым человеком в этой дыре, чем вторым — в Риме», — и сказал это совершенно серьезно, Цицерон. Я действительно верю в это. Ты понимаешь, о чем я говорю?
— Кажется, да, — ответил хозяин, медленно кивнув головой.
— Все, что я рассказал, — правда. Вот такой я человек.
— До этого разговора ты всегда был для меня загадкой, Цезарь. Сейчас, мне кажется, впервые я начинаю понимать тебя, и благодарю тебя за откровенность, — ответил Цицерон и рассмеялся. — Право, это очень смешно.
— Что именно?
— Что именно меня изгоняют из Рима за то, что хотел стать царем.
Цезарь бросил на него сердитый взгляд, но затем улыбнулся.
— А ты прав, — сказал он. — Очень смешно.
— Ну что же, — сказал Цицерон, поднимаясь на ноги. — Наша дальнейшая беседа не имеет смысла. Тебе предстоит завоевать страну, а у меня есть другие дела.
— Не говори так! — воскликнул Цезарь. — Я просто представил тебе факты. Мы оба должны понимать, на чем стоим. Это несчастное легатство — твое! И никто не будет контролировать тебя в твоей деятельности! Мне будет доставлять удовольствие видеть тебя почаще, правда, Цицерон. — Он протянул руку. — Ну же. Большинство публичных политиков невообразимо скучны. Поэтому нам надо держаться друг друга.
— Благодарю тебя за предложение, — ответил Цицерон, — но мы никогда не сработаемся.
— Почему?
— Потому что в той твоей деревеньке я бы тоже попытался стать первым человеком, а если бы мне это не удалось, то — первым свободным человеком. Ты, Цезарь, хуже Помпея, Клавдия и даже Катилины. Ты не успокоишься до тех пор, пока всех нас не поставишь на колени.
Когда мы вернулись в город, совсем стемнело. Цицерон даже не стал закрывать голову одеялом. Свет был слишком тусклым, чтобы его узнали, а кроме того, людей на улице занимали более важные дела, чем судьба бывшего консула — например, обед, или протекающая крыша, или воры, которых в Риме становилось больше с каждым днем.
В атриуме нас ждала Теренция вместе с Аттиком. Когда Цезарь сказал ей, что отказался от предложения Цезаря, она вскрикнула, как от боли, и опустилась на пол, замерев на корточках и закрыв голову руками. Цицерон присел рядом и обнял ее за плечи.
