Юрий Иванов-Милюхин - Казачий дух
— Так заставляют поступать своих жен-рабынь только мужчины в Азии и на арабском Востоке, а я свободная гражданка европейской страны… — Вот и оставайся ею, зачем лезть туда, куда тебя не приглашают. В комнате наступила настороженная тишина, нарушаемая лишь раздраженным мужским сопением да тихим шарканьем тапочек на женщинах, занимавшихся уборкой посуды со стола. Казалось, они летали по воздуху, изредка прикасаясь ногами к полу, покрытому толстым слоем ковров. Затем Басаев вздернул свои прямые брови и бросил на морского офицера взгляд, полный холодного отчуждения:
— Значит, ты ничего нам не расскажешь? — со скрытой угрозой спросил он у него. — Кто ты, откуда и какие были планы у вашей группы, которой ты руководил? — Нам с тобой беседовать не о чем, — передернул плечами морпех.
Главнокомандующий чеченской армией машинально коснулся пальцами кобуры с пистолетом, висящим у него на ремне, в углах его рта появились две резкие черточки.
— Здесь иностранные студенты договорились до того, что Шамиль Басаев, то есть я, всем вам приходится близким родственником. Ты тоже одинакового с ними мнения? Ведь твои предки из того же населенного пункта, и фамилия у них была Даргановы.
— Я уже сказал, что родился в Москве и лично мне ничего выяснять не надо, ни с кем. Тем более, с тобой, — непримиримо угнул голову офицер. — Ты сам не раз убеждался, кавказец, что за нас лучше всего говорит наше оружие.
Басаев снова надолго ушел в себя, видно было, несмотря на внешнюю его невозмутимость, что внутри у него идет жестокая борьба. И кто в ней победит — добро или зло — не мог знать даже он. За окнами дома на низкой высоте в который раз пронесся над улицей боевой вертолет, вызвавший очередное раздражение на лицах полевых командиров. Летчик или разведывал обстановку в ущелье и в горах вокруг, или чувствовал шестым своим чувством, что в мирном ауле не все в порядке.
— Разлетался, зеленый петух, — процедил сквозь зубы один из горцев. — Скоро мы и ему обломаем его пятнистые бока с крыльями.
— Винты, дорогой Исмаил, — поправил соплеменника его товарищ. — Это русская попрыгунья-стрекоза, которая лето красное пропела, оглянуться не успела, как "стингер" вспорол ей брюхо.
Вокруг раздался дружный хохот мужчин с лужеными глотками. Он заполнил всю комнату, неприятно надавив пленникам на ушные перепонки. Басаев поморщился, подвернув рукава камуфляжа он обнажил костлявые запястья. Затем выпрямил спину и сразу превратился в каменное изваяние, в котором живым остался один рот, укрытый густым волосом.
— Морпехов мы никогда не брали в плен, — с легким сожалением, проскользнувшем в равнодушном голосе, сказал он. — Десантниками из ВДВ еще не брезговали, а от морской пехоты толку никакого.
— У нас установка на врагов иная, — согласно кивнул офицер. Стрекот "вертушки" прибавил ему, как и остальным узникам, уверенности в себе. — Ты прав, капитан, с морпехов брать нечего, в таких случаях русские говорят — как с козла молока, — Главнокомандующий посмотрел на полевого командира с лицом, похожим на харю мясника — такую же красную и всю в черных оспинах. И отдал приказ. — Пустить в расход в половине восьмого утра. Пусть для русских это будет первой их потерей перед нашим завтрашним наступлением. — Только морпеха? — переспросил палач. — Всех. Пленных поместить в одну яму, чтобы они успели перезнакомиться.
Боевик со шрамом на лице поморщился и со злым оскалом сказал:
— Ты стал великодушным, Шамиль. Трое мужчин и три женщины — не слишком ли щедрый подарок на всю ночь для паршивых гяуров?
Басаев прошелся стальным взглядом по всем присутствующим в комнате, на его лице не дрогнула ни одна черточка:
— Я никогда не был щедрым на жизни своих врагов, я всегда был расчетливым, - не повышая голоса, веско отрезал он. — Если они родственники, то за ночь вспомнят свою родословную, чтобы утром было труднее прощаться. Для них это время должно стать мучительным.
— Пусть будет так, как этого хочет аллах! — Аллах акбар! Солнце еще не успело взойти над ледяными пиками гор. Его лучи только пробивались мощными потоками света между склонами, высвечивая самые потаенные уголки в скалах, поросших корявыми деревьями и колючим кустарником. Первозданная тишина ничем не нарушалась, лишь со дна ущелья доносился рев речной стремнины, сметающей все на своем пути. Величественная природа пока не проснулась, она ждала, когда ее разбудит небесный гром или удалой джигит, пальнувший из ружья. Так случалось при грозе, во время горской свадьбы или при кровной мести. Но третье в этих краях, забытых самим Богом, в последние годы происходило чаще, чем следовало бы. Вот и сейчас грохот возник, казалось бы, ниоткуда и покатился неизвестно куда, не предвещая ничего хорошего жителям аула, угнездившегося на вершине горы. Он приближался, намереваясь утопить селение в жутких раскатах, как при сходе лавины из камней. Люди выбегали из хижин и приставляли ладони к лбам. Они видели, как две эскадрильи вертолетов, по пять машин в каждой, влетели в узкое ущелье и по нему добрались до их горы с тремя десятками саклей, сложенных из нетесанных камней. Среди них возвышались несколько домов европейского типа с железными крышами и со стенами из сибирской лиственницы. Сами сибиряки позавидовали бы умению, с которым собирали пятистенки. Бревнышко к бревнышку, плаха к плахе, доска к доске. Но не зря у смышленого русского народа по каждому такому случаю была заготовлена поговорка. Вот и здесь он бы отметил со свойственным ему безразличием, что сапожник и должен быть без сапог. Но летчиков, сидящих за штурвалами винтокрылых машин, волновали другие проблемы, они пристально вглядывались в гору, нацеливаясь посадить на одном из ее склонов свои аппараты. Вместе с ними приникли к иллюминаторам десантники, находящиеся внутри "вертушек",им предстоял бросок к окраине аула, ощетинившегося пулеметами. Время подходило к половине восьмого утра, было уже светло и можно было бы опустить "вентиляторы" на площади селения, расположенной в его середине. Но тогда все огнестрельное оружие, имеющееся у защитников, ударило бы в упор, пробивая броню и не давая открыть люки для высадки десанта.
— Вон за тем валуном, кажись, хорошее место.
Сухощавый майор в камуфляже, стоящий рядом с креслом летчика, указал пальцем на громадный камень с крохотным пятачком за ним. Был он широкогрудым, ростом за метр восемьдесят, с длинными и крепкими ногами, с такими же руками, обнаженными по локоть. Майор походил на человека-паука, сериалы про которого часто крутили по телевизору, на удлиненном лице у него выделялись большие губы и карие выразительные глаза с длинными ресницами. Ровный нос с черной строчкой усов под ним имел небольшую горбинку посередине. Десантник был очень молод, несмотря на высокое звание, и красив той мужской красотой, заставляющей женщин забывать обо всем на свете. Ему подошел бы престижный подиум с светскими раутами после показа мод, или карьера артиста, достойного пройтись по ковровой дорожке за получением очередного "Оскара". А за спиной у майора болтался АКС с шляпным искрогасителем и с подствольником, на кожаном поясе все брезентовые мешочки были заняты боеприпасами. Еще пара рожков, обмотанных изоляционной лентой, торчала из-под пряжки с звездой, начищенной словно для парада. — Слышь, Дарган, а не пошел бы ты со своими подсказками подальше, — не отрывая взгляда от земли, посоветовал майору летчик, громадный детина с крупным носом и с волосатыми запястьями рук. Он цепко держался за штурвал, нацеливая летательный аппарат на крутой разворот как раз над тем самым валуном. — Тут и без тебя советчиков море. — Миша, о каких советчиках ты говоришь? — чуть отстранился от кресла десантник. — А что мигают разными огоньками, стрелочками еще покачивают, — кивнул летун на приборную панель. Он резко оттолкнул штурвал от себя. — Приготовились, майор, желаю тебе и твоим парням удачи. — Давай, Мишаня, потом договорим… — О чем, Дарган? — О бабах, конечно! О чем нам еще погутарить, твою дивизию… Гул винтов боевых машин поднял на ноги уже весь аул. Мужчины выбегали на улицу, на ходу передергивая затворы на автоматах и ручных пулеметах, женщины заготавливали перевязочные материалы, дети спешили подносить родным боеприпасы. Старики со старухами тоже не сидели на месте, они взялись наполнять узкогорлые кувшины родниковой водой и виноградным вином. С северной окраины селения прозвучали первые очереди, за ними последовали разрывы гранат. Один из горцев подскочил к яме, в которой содержались пленники, он отомкнул замок и отодвинул в сторону тяжелую железную решетку. — Подыхайте, поганые гяуры! Вы думали, что вас освободят ваши сип-сиповичи? — боевик зло сплюнул себе под ноги и бросил вовнутрь ямы гранату "Ф-1". Не оглядываясь, он заспешил туда, откуда доносились выстрелы. — Сейчас и они вслед за вами пойдут на тот свет. Аллах акбар!.. Не успел горец воздать хвалу своему богу и отбежать от зиндана метров на пять, как за его спиной раздался негромкий хлопок. Еще один взрыв гранаты, пущенной из подствольника, поднял вверх сухощавое тело боевика, успевшее надломиться, и с размаха припечатал к пыльной дороге. — Вот суки, они пленников уничтожают, — прорычал здоровенный десантник в голубом берете, показавшийся из-за сакли. Он перекинул автомат в правую руку. — Командир, ты видел, как этот шакал кинул "эфку" вон в ту яму? Они в таких держат своих рабов.
