Уилбур Смит - Ярость
– Их оправдали…
– Их всех отпустили…
– Нокве, Макгато [69], Нельсон Мандела – они все свободны!
– Судья Рампф снял с них обвинения в государственной измене…
Мозес застыл и молча смотрел, как они весело приплясывают и смеются на бледном английском солнце, эти сыновья и дочери Африки.
– Не верю! – наконец гневно рявкнул Мозес, и кто-то показал ему мятый номер «Обсервера».
– Вот. Прочти сам! Это правда!
Мозес выхватил газету. Он быстро прочел статью на первой полосе. Лицо его стало мрачным и напряженным, он неожиданно сунул газету в карман и начал выбираться из толпы. Зашагал прочь по тартановой дороге, и Таре с Беджамином пришлось бежать, чтобы не отстать от него.
– Мозес, подожди нас!
Он даже не оглянулся, но его ярость была видна в развороте плеч и в том, как он ощерился, будто хотел зарычать.
– В чем дело, Мозес, что тебя рассердило? Нужно радоваться, что наши друзья на свободе. Пожалуйста, скажи, Мозес!
– Разве ты не понимаешь? – спросил он. – Неужели тебе не хватает мозгов понять, что произошло?
– Я не… прости…
– Они вышли и теперь будут пользоваться огромным влиянием и почетом, особенно Мандела. А я-то думал, что он остаток жизни проведет в тюрьме, или еще лучше – его сбросят в люк под виселицей.
– Мозес! – Тара была шокирована. – Разве можно так говорить? Нельсон Мандела – твой друг.
– Нельсон Мандела мой соперник, и это борьба не на жизнь, а на смерть, – ответил он. – В Южной Африке может быть только один правитель – либо я, либо он.
– Не понимаю…
– Ты вообще мало что понимаешь, женщина. Но тебе и не обязательно. Единственное, что ты должна делать, – повиноваться мне.
Своими переменами настроения и ревностью Тара раздражала его. Мозесу с каждым днем все труднее было принимать ее назойливое восхищение. Ее светлая плоть начала вызывать у него отвращение, и с каждым разом требовалось все больше усилий, чтобы изобразить страсть. Он мечтал о том дне, когда избавится от нее, но этот день еще не настал.
– Прости, Мозес, я сдуру рассердила тебя.
Они шли молча, но, когда вернулись к Серпантину, Тара покорно спросила:
– Что ты будешь делать?
– Я должен заявить свои претензии на место вождя народа. Не могу предоставить Манделе свободу действий.
– Что ты будешь делать? – повторила она.
– Я должен вернуться в Южную Африку.
– О нет! – охнула она. – Тебе нельзя! Это слишком опасно, Мозес. Тебя схватят, как только ты ступишь на землю Южной Африки.
– Нет, – покачал он головой. – Нет, если ты мне поможешь. Я уйду в подполье, но ты мне понадобишься.
– Конечно. Все, что захочешь… но, дорогой, чего ты надеешься достичь, решаясь на такой риск?
Он с усилием подавил гнев и посмотрел на нее.
– Ты помнишь, где мы столкнулись, когда в первый раз говорили друг с другом?
– В коридоре парламента, – сразу ответила она. – Этого я никогда не забуду.
Он кивнул.
– Ты спросила меня, что я здесь делаю, и я ответил, что когда-нибудь расскажу. Этот день настал.
Он говорил целый час, мягко, убедительно, а она слушала, испытывая попеременно то яростную радость, то ужас.
– Поможешь? – спросил он наконец.
– Я так боюсь за тебя!
– Сделаешь?
– Нет ничего, в чем я могла бы тебе отказать, – прошептала она. – Ничего.
* * *Неделю спустя Тара позвонила Сантэн в Родс-Хилл и удивилась хорошему качеству связи. Она по очереди поговорила с каждым из детей. Шон отвечал односложно и с облегчением передал трубку Гарри, который был серьезен и педантичен – он учился на первом курсе бизнес-школы. Говорить с ним было все равно что говорить с маленьким стариком, единственной его темой была новость: отец наконец разрешил ему работать часть дня в конторе «Горно-финансовой компании Кортни», учеником.
– Папа платит мне два фунта десять шиллингов в день, – гордо объявил он. – И скоро у меня будет свой кабинет и мое имя на двери.
Когда пришла очередь говорить с Майклом, он прочел матери свое стихотворение о море и чайках. Стихотворение было хорошее, а энтузиазм Тары – искренним.
– Я так тебя люблю, – прошептал Майкл. – Возвращайся скорее домой.
Изабелла капризничала.
– Какой подарок ты мне привезешь? – спросила она. – Папа подарил мне золотой медальон с настоящим бриллиантом…
Тара почувствовала виноватое облегчение, когда дочь передала трубку Сантэн.
– Не тревожься о Белле, – успокоила Сантэн. – У нас был небольшой спор, и мадмуазель еще топорщит перышки.
– Я хочу, вернувшись домой, сделать Шасе подарок, – сказала ей Тара. – Я нашла великолепный средневековый алтарь, который переделали в сундук. Мне кажется, он отлично подойдет для его кабинета в парламенте. Пожалуйста, измерьте стену справа от его стола, под картинами Пернифа: я хочу быть уверена, что сундук там поместится.
Сантэн слегка удивилась. Тара никогда не интересовалась старинной мебелью.
– Конечно, измерю, – с сомнением пообещала она. – Но помни: у Шасы очень консервативные вкусы, я не стала бы покупать для него что-нибудь… – она тактично помолчала, не желая порочить вкус невестки, – слишком броское или кричащее.
– Позвоню завтра вечером. – Тара никак не отреагировала на совет. – Сообщите мне тогда результаты измерений.
Спустя два дня они с Мозесом вернулись к продавцу антиквариата на Кенсингтон-Хай-стрит. Вместе тщательно обмерили алтарь снаружи и изнутри. Поистине великолепная работа. Крышка выложена мозаикой из полудрагоценных камней, а края охраняют статуэтки четырех апостолов. Фигурки вырезаны из редких сортов древесины и слоновой кости и покрыты сусальным золотом. На стенках изображены страсти Христовы – от бичевания до распятия. Проделав самые тщательные измерения, Мозес довольно кивнул.
– Да, подойдет прекрасно.
И Тара отдала продавцу чек на шесть тысяч фунтов.
– Для Шасы цена – мерило художественной ценности, – объяснила она Мозесу, пока они ждали друзей Мозеса, чтобы те забрали алтарь. – Он не сможет отказаться от подарка ценой шесть тысяч фунтов.
Продавец не хотел отдавать алтарь трем молодым чернокожим, которые по вызову Мозеса приехали в старом фургоне.
– Это очень хрупкое произведение искусства, – протестовал он. – Я был бы гораздо спокойнее, если бы вы поручили упаковку и транспортировку специалистам из особой фирмы. Могу рекомендовать…
– Пожалуйста, не тревожьтесь, – успокоила его Тара. – Отныне я принимаю на себя всю ответственность.
