Понсон дю Террайль - Грешница
Когда сэр Артур вышел, то граф де Шато-Мальи вздохнул гораздо свободнее.
— Я чувствую, — прошептал он, — что я становлюсь опять честным человеком.
После этого он взял перо и написал следующее письмо:
«Милостивая государыня!
Я вас буду просить назначить мне завтра свидание у себя дома, а не у меня, как это предполагалось раньше».
Это письмо было отослано Эрмине Роше.
— Черт возьми! — прошептал сэр Вильямс, уходя от графа, — неужели судьба помешает мне накануне самой победы… Нет! Я должен отомстить.
Вернемся теперь опять в Леону Роллану.
Выбежав от Тюркуазы, он как сумасшедший побежал домой… он не мог дать себе отчета, что происходило с ним… он был в каком-то опьянении…
Тюркуаза так и вертелась перед глазами бедного работника и своим чарующим видом лишала его всякой способности мышления.
Его уже ждали с нетерпением.
Леон сел нарочно около своего ребенка и старался всеми силами заглушить то ужасное видение, которое преследовало его… но все было напрасно… Тюркуаза так и мелькала перед его глазами.
Ночью он наконец не выдержал и хотел привести в исполнение требование Тюркуазы относительно своего ребенка…
Но Вишня внезапно проснулась и вскрикнула…
Этого крика, вырвавшегося из сердца матери, было вполне довольно, чтобы Леон на минуту пришел в себя… он положил ребенка в люльку и, сказав с отчаянием: «Я негодяй… прощай… прости меня!» — выбежал из комнаты.
Утром Вишня нашла в мастерской письмо Тюркуазы… она прочла его, поняла, зачем Леон хотел взять с собой ребенка, и упала без чувств.
Но в это время само провидение заступилось за несчастную мать и послало ей утешительницу и покровительницу в лице Баккара.
Баккара прочла это письмо и, поцеловав Вишню, сказала решительным тоном:
— Тюркуаза умрет от моей собственной руки!..
Она встала, как амазонка, приготовляющаяся к битве.
Теперь, прежде чем продолжать дальше, мы вернемся к сэру Артуру, когда он вышел от графа де Шато-Мальи.
Выйдя от графа, сэр Вильямс сел в карету и велел кучеру везти себя к своему другу виконту де Камбольху.
Ученик, по всей вероятности, ждал своего учителя и был дома.
— Черт возьми, дядя, — проговорил он при виде сэра Артура, — вы очень аккуратны.
— О, yes! — ответил англичанин, затворяя собственноручно за собой двери… — Ты видел Шерубена?
— Да.
— Ну, что?
— Она выслушала его признание.
— Ну?
— Ну, и ничего.
И Рокамболь рассказал подробно сцену, случившуюся накануне у Маласси.
— Вы видите, — добавил он, глубоко вздохнув, — мы ни на шаг не подвинулись вперед.
— Ты находишь?
— Да.
— Ты ошибаешься, пустейший человек. Рокамболь привскочил на своем месте.
— Друг мой, — проговорил сэр Вильямс, разваливаясь в своем кресле, — ты положительно обманываешь все мои лучшие надежды и ожидания.
— В чем это, дядя?
— Да хоть бы в том, что ты глуп.
— Очень вам благодарен за ваш комплимент.
— Мне сегодня некогда упрекать тебя, мой милый друг, а потому перейдем прямо к делу. В какой день Дай Натха приняла яд?
— Третьего дня.
— Так, он действует только на седьмой день, следовательно, у нас еще целых пять дней?
— Но, дядюшка, — проговорил Рокамболь, — Шерубен в две недели не мог ничего сделать с маркизой, что же он сделает в эти пять дней.
Сэр Вильямс только пожал плечами.
— Странно, — сказал он, — ты до сих пор смотришь на всех женщин, как будто все это одни лоретки.
— Я согласен, дядя, что я еще глуп, а вы — гениальный человек.
— Перейдем к другому, — перебил его сэр Вильямс.
— Позвольте, — возразил Рокамболь, — я хочу поговорить еще с вами о Шерубене.
— Что такое?
— Он видел Баккара.
— Когда?
— Вчера вечером… ее, кажется, невозможно склонить.
— Тем лучше! Она мне мешает.
Тогда Рокамболь рассказал про свидание Баккара с Шерубеном.
Сэр Вильямс слушал серьезно и задумчиво.
— Да, — прошептал он наконец, — мне бы очень хотелось узнать, что у нее на сердце.
— Шерубен будет это знать.
— Сомневаюсь.
— Это все, дядя.
Неутомимый гений зла приподнял голову.
— Нет, мне надо поговорить с тобой еще о Фернане и Леоне.
— Что мы сделаем, если Леон возьмет ребенка? — спросил Рокамболь.
Адская улыбка осветила на мгновение лицо сэра Вильямса.
— Я давно уже сердит на Вишню, — проговорил он, — и с удовольствием отдам ребенка в воспитательный дом.
— А отца?
— Это будет другое дело… я ведь тебе говорил уже давно, что мечтаю о небольшой трагикомедии между Леоном и Фернаном, Леон силен как черт, дать ему в руки нож — и он будет готов зарезать быка… Мне понравилась1 бы встреча между ними у Тюркуазы.
— Недурно!..
— Ночью, без огня, они оба, ослепленные ревностью, встретились бы в комнате женщины, которую оба любят до безумия… но, — вдруг резко прервал себя сэр Артур, — дело еще не в этом.
— Так в чем же?
— Тюркуаза поедет завтра утром.
— Да.
— Разве только Леон не явится к ней… тогда мы подстроим другую комбинацию.
— Куда же она едет?
— Сейчас узнаешь… ты будешь ее почтарем.
— Я?
— Ну конечно.
— Но Леон узнает меня.
— Нет… я тебе помогу переодеться и замаскировать хорошенько себя.
— Хорошо… куда я повезу голубков?
— Сейчас узнаешь, — ответил ему сэр Вильямс и принялся развивать перед ним план своих действий.
Когда Леон Роллан выбежал из дому, то он побежал прямо на набережную с той целью, чтобы броситься в воду. Но его удержал от этого ливрейный лакей Тюркуазы, следивший все время за его действиями.
— Вас ждут, — сказал он, удерживая Роллана за руку, — что вы делаете?
Лакей, не выпуская его руки из своей, шел с ним рядом. Леон не думал уже более о жене и забыл окончательно, что произошло сейчас у него дома. Во мраке его сердца и ума горела только одна блестящая звездочка — Тюркуаза.
Лакей нанял фиакр, посадил в него Леона и крикнул кучеру, чтобы он вез как можно скорее в улицу Виль л'Евэк.
Не прошло и четверти часа, как они подъехали к отелю Тюркуазы, ворота которого были отворены настежь.
Выходя из фиакра, Леон не мог не заметить во дворе дорожную карету, запряженную четверкой лошадей, с двумя почтарями на козлах. При стуке въехавшего во двор фиакра в окнах отеля замелькали огни.
— Готова барыня? — спросил лакей, сопровождавший Леона, у другого.
Леон, шатаясь, следовал за ним.
В это самое время Тюркуаза. закутавшись в шубу, торопливо спускалась с лестницы.
Лакей быстро подбежал к ней и шепнул ей что-то на ухо.
— Один?
— Да.
— А ребенок?
