Бернард Корнуэлл - Месть Шарпа
— Крайне достаточно, чтобы не лезть завтра на рожон. Не лезьте завтра на рожон, Шарп. Договорились?
— Договорились, сэр. — благодарно оскалился стрелок.
— Вот и отлично. Вы нужны мне рядом, ибо вы — единственный, кто сможет удержать меня от какого-нибудь идиотского решения. Удержите?
Шутливый тон генерал-майора плохо вязался с серьёзным взглядом. Шарп помешкал и тихо сказал:
— Сомневаюсь, сэр, что будет необходимость.
— Да или нет? — настаивал Нэн.
— Да, сэр.
У шотландца зримо отлегло. Морщины на лбу разгладились, и он весело погрозил Шарпу пальцем:
— Только не раскатывайте губу! Я славой делиться крайне не люблю. И не мечтайте, чтобы я упомянул о вас в мемуарах!
Шарп засмеялся, а Нэн бодро поприветствовал появившихся адъютантов:
— С добрым утром, джентльмены! Ночью я поразмыслил, и с уверенностью могу сказать: наваррец был неправ, Париж не стоит мессы[5]!
— Мессы, сэр? — недоумённо повторил один из пришельцев.
— Обратно говоря, образно. — хихикнул генерал-майор, — Падение столицы не остудит воинственный пыл корсиканца. Он будет отступать под давлением наших северных союзников и где-нибудь посерёдке Франции наткнётся на нас! То-то будет схватка! С русскими он дерётся сам, нам же посылает всякую шушеру. Согласитесь, обидно воевать столько лет, и ни разу не скрестить оружие с Бонапартом!
Отвернувшись от ошарашенных адъютантов, Нэн по-деловому обратился к Шарпу:
— Хайлендеров я оставлю в резерве, майор. Не хочу упрёков, будто земляки ходят у меня в любимчиках.
Странный мир, подумал Шарп, мир, где не пустить людей в бой, значит, нанести им обиду.
— Хорошо, сэр.
— Полагаю, капитана Фредериксона связывать приказами смысла нет?
— Нет, сэр, если вы не собираетесь обвинить его потом в неповиновении. Да он своё дело знает, и ребята его. Хотя, если вы надумаете подбодрить их лично, им будет лестно.
— Само собой, само собой. — Нэн плеснул в чай рому и, с содроганием пережёвывая жёсткий кус говядины, позавидовал вслух, — Хваты Фредериксона, верно, эту пакость и в рот не берут. Они, вообще, питаются лучше всех в бригаде, включая её крайне старенького и немощного командира. Как, Шарп? Воруют же, подлецы! Воруют и не попадаются! Как?
— Они же стрелки, сэр. Неловких и туго соображающих стрелков давно отстреляли французы.
Нэн с трудом проглотил измочаленный челюстями шмат солонины и скорбно заключил:
— Нам стоит победить сегодня французов хотя бы ради того, чтобы добраться до их погребов и навек забыть об этих подмётках солевара.
Подтягивались другие адъютанты. В противоположность Шарпу их щёки и подбородки были гладко выбриты. Шарп не избавился от щетины сознательно. Ему почему-то казалось, что, побрейся он, и его непременно убьют. Убеждённость сменилась паникой, когда стрелок сообразил, что перед каждой схваткой он брился, и костлявая обходила его. Шарп взглянул на гребень, усеянный неряшливыми мазками дымков. Дымков было много. Защитников там тьма-тьмущая. Шарп вспомнил Джейн и затосковал по своему несуществующему дорсетскому дому с несуществующей детской. Проверить, что ли, не прибыла ли почта? На склоне ярко вспыхнула и погасла звезда. Лучи восходящего светила поймала линза подзорной трубы вражеского офицера, изучающего позиции британцев. Нестерпимо захотелось выпить.
Ожидание грубым напильником обдирало страх с души. Однако опилками этого страха сердце теребили мелкие мурашки мандража. Первые испанские, португальские и английские бригады выступили задолго до рассвета. Длинные колонны зловещими змеями тянулись из лагеря мимо бригады Нэна, черёд которой придёт в конце. Подчинённые шотландца ждали, скрывая волнение, кто как умел. Генерал-майор проехался по батальонам, перебрасываясь остротами со служивыми. Некоторые хайлендеры пели псалмы, столь заунывные и тоскливые, что Шарп поспешил убраться из пределов слышимости. Он решил всё же не бриться. Через полчаса отдали приказ выступать, и Нэн облегчённо повёл свою бригаду вслед остальным. Впереди шагал батальон Таплоу, шотландцы замыкали строй. Бригада направлялась к южному краю складки. Трясясь на Сикораксе, Шарп видел испанские дивизии, замершие напротив северного. Испанцам сегодня доверена честь главной атаки укреплений гребня. Они сами настояли на этом. Одновременно с их ударом по северному фасу британцы и португальцы Бересфорда, чтобы сбить противника с толку, нападут на южный. Оставшиеся английские войска будут имитировать в разных точках штурм городских стен, лишая защитников гребня подкреплений.
Французы обозревали с высоты своих позиций манёвры Веллингтона как на ладони. Герцог их особенно и не таил. Сегодня нет места уловкам. Сегодня предстоит грязная, кровавая, тяжёлая работа. Штыками и пулями. В самый раз для пехоты, проще говоря.
Шагалось на юг мучительно. Раскисшая почва расползалась под ногами. Бригаде Нэна, волокущейся позади всей колонны Бересфорда, приходилось хуже всех. Их путь пролегал по жидкой каше, взбитой тысячами подошв и копыт. Вскоре к слякоти в списке неприятностей добавился артиллерийский огонь. Продирающиеся сквозь грязь бригады оказались в зоне досягаемости орудий на склоне.
Нэн распорядился податься западнее, насколько возможно. Это не слишком помогло. Ядра прокладывали просеки в рядах союзников. Ответная пальба английских пушек ущерба врагу не наносила — позиции на складке были оборудованы по всем правилам фортификации.
— Сомкнуться, разгильдяи! — рявкнул Таплоу на свою первую роту.
Ядро зашибло трёх солдат.
— Не трогать! — взревел подполковник двум рядовым, задержавшихся помочь истекающим кровью товарищам, — Не трогать, кому сказал! Запорю!
Позади фузилёров Таплоу на ходу играл оркестр. Мелодия выходила рваной и не очень стройной. Мальчишкам — барабанщикам наказали позаботиться о трёх бедолагах, но двое уже испустили дух, а третий агонизировал. Полковой хирург ускорил дело коротким взмахом скальпеля, повёл плечом и вытер окровавленные руки о штаны.
Пороховой дым застилал верх гребня. Поглядывал на восток, Шарп иногда видел в небе тёмный карандашный чирк, который оставляет ядро, летящее сверху прямо на наблюдателя. В такие моменты он испытывал непреодолимое желание пришпорить Сикораксу, и лишь боязнь прослыть трусом сдерживала порыв. Стрелок заставлял себя сидеть ровно, поворачиваться в седле лениво и не показывать облегчения, когда снаряд попадал не в него. Одно ядро плюхнулось в жижу перед мордой Сикораксы, обдав и лошадь, и всадника фонтаном грязи. Кобыла взвилась на дыбы. Чудом ступни Шарпа не выпали из стремян, а зад — из седла. Счастье Шарпа, что кобыла его была животинкой послушной и умной. Её подарила Шарпу Джейн. Джейн. Шарп вздохнул. Могло ли письмо от неё затеряться в пути? Новое ядро прогудело над самым кивером стрелка, оторвав голову рядовому слева от него.
