Ян Гийу - Путь в Иерусалим
Арн долго и тщательно мылся и под молитвы стриг свои длинные волосы. В одежде послушника, столь знакомой, он оказался затем у отца Генриха, сидевшего на своем любимом месте в крытой галерее. Отец Генрих смотрел на него сурово, но с любовью. Тяжело вздохнув, он вынул четки и сделал знак Арну, чтобы тот приготовился к исповеди. Арн упал на колени и помолился святому Бернарду, чтобы тот дал ему силу и искренность исповедаться в том, что не так-то легко выговорить вслух.
* * *Король Кнут сын Эрика прибыл в Арнес со своей свитой и Биргером Брусой. Гостей было много, и потребовалось время, чтобы всех разместить. Голодных, уставших воинов приняли в ближайшей деревне.
Биргер Бруса был в нетерпении, считая, что надо как можно быстрее держать совет. Нечего упиваться пивом и набивать себе брюхо. Даже в присутствии короля Кнута люди сразу же повиновались Биргеру Брусе, и все, кто имел отношение к делу, собрались в зале господского дома, лишь слегка пригубив пива.
Прежде всего помолились о благословении Божием, чтобы на совете говорились только разумные, а не вздорные речи. Молитва была неуклюжей, и печаль об отсутствующем Арне, как дуновение ветра, пронеслась по залу. Но вопрос о нем был лишь одним из многих, которые предстояло решить.
На совете главенствовал Биргер Бруса, и, когда все затихли, он начал с наиболее важного — с ландстинга в Западном Геталанде, ибо многое зависело от того, чтобы Кнут как можно быстрее получил вторую королевскую корону. Никто не был против.
Довольно долго придумывали, как послать эстафету, как лучше и скорее распространить весть о тинге. Но так как об этом никто ничего нового сказать не мог, вопрос отпал сам собой.
Следующее, что надо было решить, по мнению Биргера Брусы, — как поступить Кнуту, когда его изберут королем, чтобы смыть то позорное пятно, которое оказалось на чести Фолькунгов из-за отлученного от церкви родича. Биргер Бруса считал, что Кнут сам должен высказаться.
Кнут сын Эрика начал с уверений в том, что Арн, как всем известно, его лучший друг, что Арн оказал ему большую услугу, за которую следует отблагодарить, и что то добро, которое Эриков род и Фолькунги могут сделать друг другу, — превыше всего. Когда эти слова были сказаны, Кнут перешел к делу.
Насколько он понял, архиепископ без труда мог отменить анафему, провозглашенную епископом Бенгтом в Скаре. Но ко всеобщей досаде, он уехал, и никто не знает куда. Во всяком случае, в Линчепинге его не было. Плохо, если он скрывается у прихвостней Сверкерова рода, но его не было и в Свеаланде. Иначе осведомители Кнута донесли бы об этом, ведь архиепископу спрятаться нелегко.
Эти служители церкви стали на редкость несговорчивыми. Даже если мы узнаем, где прячется архиепископ, трудно сказать заранее, как он поведет себя, когда король потребует от него решения вопроса, в котором церковная власть ставит себя выше светской. Священникам надо постоянно угрожать, это ясно. Они народ алчный, пекутся о своих землях, жаждут получать новые дары, и это иногда делает их более уступчивыми. Но невозможно что-то предпринять, пока не будут завершены два дела. Кнут считал, что прежде он должен быть избран королем Западного Геталанда, как сказал уже его дорогой родич и мудрый советник Биргер Бруса. А потом он начнет вести переговоры с архиепископом, причем с позиций силы. Следует все-таки разыскать прелата, прежде чем мы сможем выяснить, что у него на уме.
Магнус печально согласился с Кнутом, поняв, что в этом вопросе сейчас не продвинуться. И все же он заговорил о том, что было не менее важным. Простым христианам не очень понятно, как эти дела решаются в церкви и в самом Риме. Известно лишь одно: волокита займет уйму времени. Так что следует уже сейчас подумать о ребенке Арна и Сесилии. Как говорят женщины, Сесилия должна родить Арну сына после зимнего солнцестояния. И можно не сомневаться в том, что мать Рикисса, эта Сверкером ведьма из Гудхема, постарается избавиться от ребенка как можно скорее. Что же делать?
Кнут сын Эрика снова предложил, что, как только он будет избран королем Западного Геталанда, то не без удовольствия померится силой с настоятельницей Гудхема. Ей пора понять, что жизнь ее под угрозой, и тогда она станет более сговорчивой.
Биргер Бруса нахмурился и заявил, что, во-первых, Кнут должен все хорошенько обдумать, прежде чем раздражать церковь, и брать пример со своего отца. Вместо угроз лучше избрать принуждение. Во-вторых, ребенок, рожденный вне брака, не может оставаться в монастыре. И это хорошо, ибо никто не будет использовать в своих целях те грязные сплетни, которые непременно возникнут в этом случае. Так что вопрос заключается в другом: кто позаботится о сыне Арна? И еще: станет ли незаконнорожденный сын законнорожденным, если впоследствии его родители вступят в брак?
Эскиль сказал, что знает, как поступить. Плохо, если ребенок Арна и Сесилии, будь то сын или дочь, — лично он, Эскиль, не понимает, как это может быть известно заранее, — попадет к Альготу сыну Поля. Альгот уже высказался по этому поводу, пробормотав что-то вроде того, что вместо зятя в доме поселится внебрачный сосунок. Такие слова не свидетельствовали о добром отношении. Так что о ребенке должны позаботиться Фолькунги.
Что же касается второго вопроса — будет ли он законнорожденным, — то ответ прост. Смогут они снять анафему и сыграть свадьбу, как было задумано между Арном и Сесилией, — значит, все будет устроено честь по чести.
Биргер Бруса задумчиво проронил, что у него самого маленькие дети, их мать и еще две кормилицы, так что ему представляется, что ребенка лучше всего отдать к нему в Бьельбу. Никто ему не возразил.
Последний вопрос, который предстояло решить на совете, был незначительным, но мешал, как мозоль. Альгот сын Поля не только скулил о будущем ребенке, но еще и горько плакался на то, что сын хозяина Арнеса сорвал сделку и свадьбе не бывать. Разумеется, Альгот не считался опасным врагом, да и сам он никогда не осмелился бы поднять меч против Фолькунгов. Но неприятно, если он будет вот так ходить и жаловаться всем подряд.
Магнус угрюмо ответил ему, что дело в церковном послании в Рим и на это уйдет много времени. Если же все уладится быстрее, то они мирно и спокойно сыграют свадьбу, как и было задумано. Хуже, если дело затянется на несколько лет, что, по слухам, вполне могло произойти. В таком случае, полагал Магнус, свадьба все равно состоится. Но только с Катариной в роли невесты и с Эскилем в роли жениха. Она, Катарина, тогда выйдет из монастыря.
Мысль Магнуса было нетрудно понять, но все сидевшие за столом опечалились. Они знали, что именно Катарина была источником всех бед, обрушившихся не только на Арна с Сесилией, но и на род Фолькунгов. Не хотелось бы, как вздохнул Эскиль, столь высоко вознаграждать Катарину за ее злой умысел.
