Бернард Корнуэлл - Король зимы
— Не стоит верить всему, что рассказывает Саграмор, — усмехнулась Эйллеанн, прикалывая брошь к платью. — Драгоценностей у меня не меньше, чем у королевы, — добавила она, ведя меня в небольшой внутренний двор своего римского дома, — но я все еще рабыня.
— Артур не освободил тебя? — удивился я.
— Он опасается, что я тут же отправлюсь назад, в Арморику. Или в Ирландию. И увезу с собой близнецов. — Она пожала плечами. — В тот день, когда мальчики станут совершеннолетними, Артур даст мне свободу. И знаешь, что я сделаю? Останусь здесь.
Мы сели в тени виноградных лоз.
— Ты стал совсем взрослым, — сказала она, наливая мне из плетеной фляги светлое, цвета соломы, вино. — Я слышала, Линет покинула тебя? — как бы невзначай спросила она, протягивая мне наполненный вином рог.
— Скорее мы оба покинули друг друга.
— До меня дошло, что она сейчас жрица Исиды, — насмешливо проговорила Эйллеанн. — О Дурноварии говорят такое, что я боюсь поверить и половине из того, что слышу.
— Например, чему? — спросил я.
— Если ты не знаешь, Дерфель, то лучше тебе и впредь оставаться в неведении. — Она отхлебнула вина и скривилась от его кислоты. — И Артуру тоже. Не любит он плохих новостей, ему подавай только хорошие. Он даже умудряется в своих близнецах находить что-то хорошее.
Мне было странно слышать от матери такие слова о собственных детях.
— Уверен, что они хорошие ребята, — сказал я.
Она посмотрела на меня с насмешкой.
— Мальчики, Дерфель, не стали лучше, а хорошими они никогда не были. Они злятся на своего отца. Им хочется быть принцами, они и ведут себя как принцы. Нет ни одной злой выходки, которая обошлась бы без их участия. А когда я пытаюсь их остановить, они называют меня шлюхой. — Она раскрошила кусочек печенья и кинула горсть крошек воробьям. Потом стала расспрашивать о наших военных делах и неожиданно выпалила: — Ты не можешь взять Амхара и Лохольта с собой? Может быть, из них получатся неплохие солдаты?
— Артур, по-моему, так не думает. Он считает, что они еще малы, — сказал я.
— Он вообще о них не думает. Только деньги посылает. Да вот это. — Она дотронулась до броши. — Христиане в городе поговаривают, что Артур обречен.
— Еще нет, леди.
— Его недооценивают, Дерфель. Люди слышат его речи о справедливости, внимают его добрым словам, но никто, даже ты, не знает, какой огонь пылает внутри его.
— И какой?
— Честолюбие, — просто сказала она. — Его душа как повозка, в которую впряжены две лошади — честолюбие и совесть, и каждая тянет в свою сторону. Но он сильный и умный, Дерфель. — Она печально улыбнулась. — Когда ся, что он обречен, когда все мрачно и безнадежно, тут он всех вас и удивит. Я видела такое раньше. Он выиграет, но потом лошадь-совесть потянет назад, и Артур совершит свою обычную ошибку — простит врагов.
— Это плохо?
— Мы, ирландцы, знаем одно: прощенный враг остается врагом, с которым придется сражаться вновь и вновь. Артур верит, что в людях, даже самых худших из них, пусть глубоко, но запрятано добро. Вот почему он никогда не достигнет мира. Да, он жаждет мира, он только и говорит о мире, но его доверчивая душа — причина того, что у него всегда будут враги. Разве что Гвиневера сможет добавить кремня в его размягченную душу. А она может. Ты знаешь, кого она мне напоминает?
— Не знал, что ты с ней встречалась, — поразился я.
— Мало того, я никогда не видела и той, кого она мне напомнила. Зато я кое-что слыхала и очень хорошо знаю Артура. Она похожа на его мать. Такая же сильная и упорная. И Артур сделает для нее все.
— Даже поступившись своей совестью?
Эйллеанн улыбнулась.
— Запомни, Дерфель, есть женщины, которые требуют от мужчины непомерных жертв. Чем больше мужчина платит за ее любовь, тем выше ценит себя женщина. А Гвиневера, подозреваю, дама, которая ценит себя очень высоко. Так и должно быть. Все мы должны ценить себя. — Она вдруг опечалилась и поднялась со скамейки. — Скажи ему о моей любви, Дерфель, — тихо проговорила она, направляясь назад, в дом. — И пожалуйста, попроси взять сыновей на войну.
Но Артур не стал даже толковать об этом.
— Дадим им еще один год, — ответил он, когда мы встретились следующим утром. Накануне он обедал с близнецами и оделил их небольшими подарками, но все заметили, какой неприязнью Амхар и Лохольт отвечали на любовь своего отца. Артур тоже заметил это и был необычно строг и сух. — У детей, рожденных от матери, на которой не женились, — заговорил он после длительного молчания, — разорванные души.
— А твоя душа, лорд? — мягко спросил я.
— Я латаю ее каждое утро, Дерфель, лоскут за лоскутом. — Он вздохнул. — Надо дать время Амхару и Лохольту обрести ясность и спокойствие, но только боги знают, хватит ли у меня души и на них. Через четыре или пять месяцев я снова стану отцом. Если доживу, — мрачно добавил он.
Значит, Линет говорила правду и Гвиневера действительно беременна!
— Счастлив за тебя, лорд, — сказал я, хотя, памятуя слова Линет, не был уверен, что Гвиневера так же счастлива.
— А я счастлив и за Гвиневеру, — радостно рассмеялся Артур, чье мрачное настроение в одно мгновение улетучилось. — Через десять лет Мордред сможет занять свой трон, а мы с Гвиневерой удалимся в какое-нибудь уединенное местечко, чтобы спокойно выращивать скот, пестовать детей и свиней. Вот тогда я буду по-настоящему счастлив! Запрягу Лламрея в крестьянскую телегу, а Экскалибуром стану погонять волов, тянущих плуг.
Я попытался представить Гвиневеру женой сельского жителя, пусть даже очень богатого, и не смог.
Из Кориниума мы направились в Гвент. Переправились через Северн и оказались в самом сердце гвентской земли. Вид у нас был боевой. Артур намеренно ехал с развернутыми знаменами, а всадники были облачены в военные доспехи. Цель такой демонстрации силы была одна — вселить в людей уверенность, которая убывала с каждым днем. Все считали, что победит Горфиддид, и даже в самый разгар сбора урожая все вокруг было угрюмо и пусто. Проходя мимо гумна, мы вместо радостной, в ритме молотильного цепа песни услышали тоскливое Стенание Эссилта. Заметили мы и то, что каждый дом, хижина или вилла выглядели почти пустыми. Все самое ценное было припрятано, зарыто, вывезено. Люди опасались грабежей, которые устроят солдаты Горфиддида.
— Кроты нынче богатеют, — кисло улыбнулся Артур.
Он единственный из всех ехал в своем обычном скромном облачении. Я спросил, почему он не надел запасную кольчугу. Ответ Артура был неожиданным.
— Мои чешуйчатые доспехи у Морфанса, — сказал он.
Морфанс был тем изуродованным воином, который поддержал меня на пиру в день приезда Артура в Кар Кадарн. Это было уже несколько лет тому назад.
