Нина Соротокина - Канцлер
Блюм стремительно бросился за ней, догнал ее не без труда, опять, схватил за рукав.
— Я пришел сказать вам, что меня вызывают в Берлин, — слова от быстрого бега вылетали со свистом. — Я уезжаю днями…
Анна редко удивлялась, а это заявление Блюма ее поразило. Кому в Берлине мог понадобиться этот ничтожный человечек?
— Брадобрей арестован, — продолжал Блюм.
— Кем еще? — пренебрежительно спросила Анна.
— Русскими. Про вас он ничего не знает, так что вам ничего не грозит. А про меня он знает все. Просто удивительно, что он так долго молчал. В противном случае я уже давно был бы арестован.
— Вот и уезжайте скорее!
— И уеду! — опять взъярился Блюм. — Не вам меня учить!
У Анны хватило ума промолчать, иначе эта перепалка никогда бы не кончилась.
— Вместо меня к вам придет другой человек, — продолжал Блюм.
— Резидент?
— Резидента я выдумал. Сейчас у вас будет оч-чень трудное время. Вы останетесь одна, без поддержки и совета.
Вид Анны позволял понять, насколько высоко она ценила поддержку и советы маленького барона, но он не смотрел на ее насмешливое лицо, взгляд его был устремлен вверх в синее небо, он смотрел на птиц в полете. Поверженные шпионы часто бывают сентиментальны.
— Через неделю, а может быть через месяц, к вам явится человек. Встреча должна произойти, как обычно, в пятницу на этом же месте. Запомните пароль.
— Ничего я не буду запоминать. Вздор какой!
— Пароль таков, — Блюм словно не слышал глупых слов вздорной девицы.
— Вопрос: «Простите, я ищу собор Святой Екатерины». Ваш ответ: «Вы ошиблись, это храм Святого Павла, а к собору Святой Екатерины я вас могу проводить». Этому человеку можете доверять как мне самому.
— Вам я не доверяю ни на грош! И какой дурацкий, длинный пароль вы придумали! Он что — идиот? Заблудился?
Блюм смотрел на нее с грустью, потом вдруг улыбнулся нерешительно:
— Попрощаемся, фрейлин Анна… — Он сделал к ней шаг, намереваясь поцеловать руку, но обе ручки были спрятаны в муфту. Прежде чем Анна поняла, что от нее хочет этот несносный барон, он запутался в шубе и чуть не упал. Попрощались они, к удивлению друг друга, даже сердечно.
«Все-таки он смешной, — думала Анна, торопясь по коридору дворца в покои великой княгини. — Смешной и глупый… Только бы не встретить Шувалова!»
Александр Иванович безошибочно угадывал, когда Анна нагружена какой-нибудь секретной информацией. Сейчас ей меньше всего хотелось показывать ему письмо Оленева. Не Шувалову решать — принимать ее высочеству князя или не принимать. И потом… это так приятно — обмануть «главного инквизитора». Пока она никак не может прекратить его опостылевшие ласки. Но императрица не вечна. Барон Блюм уже не висит гирями у нее на руках. И конечно, она никогда больше не пойдет в пятницу в собор Св. Павла, молиться можно и в другие дни недели… Ее высочество займет трон и уж тогда Анна получит вознаграждение за свою верность и преданность. (Как все бессовестные люди, она была совершенно уверена в своей верности Екатерине) Она станет богата и недосягаема для всей этой шпионской мелюзги с их дурацкими паролями. А старикан с отвратительным тиком, со всей его службой, глупой женой и мокрой, потной спиной будет у нее вот здесь! Она посмотрела на свой розовый кулачок и рассмеялась.
— Что с тобой, Анна? Где ты была?
О, такое с ней случилось впервые! За приятными мыслями она не заметила, как предстала перед великой княгиней. Той зачем-то понадобилось выйти в большую прихожую. Уверенная, что ей ничего не грозит, Анна расслабилась, потеряла бдительность. В противном случае она, конечно, не брякнула бы, не подумав:
— Ах, ваше высочество, простите мне мою дерзость. У меня к вам просьба… Князь Оленев просит об аудиенции… — и она протянула письмо.
— Просит, через тебя? — потрясение спросила Екатерина, она помедлила, но потом вскрыла письмо. Анна уже поняла свою оплошность.
— Нет, ваше высочество… Князь просит сам по себе… Мы встретились случайно!
— Как давеча с графом Понятовским…
— Нет, нет… здесь совсем другой случай. Князь Оленев передал мне письмо.
— А откуда ты знаешь его содержание? Он сам тебе сказал?
— Дело в том, что я давно и хорошо знакома с князем… — спасаясь, Анна схватилась за соломинку и погубила этим себя окончательно.
Рассказать про мастерскую Мюллера не составило труда, и то, что туда захаживал князь Оленев, тоже легко было объяснить. Мостик от мастерской Мюллера до княгини Гагариной — рекомендательницы — был сочинен Шуваловым ранее. Мало ли как будут развиваться события, может и пригодиться! Анна доверительно щебетала, как княгиня заказала у Мюллера портрет своей племянницы, лицо срисовано с натуры, а для фигуры позировала Анна. Она так понравилась княгине Гагариной, что та взяла ее к себе в дом.
Главное, чтоб не выползло само собой то косматое, кромешное, страшное под названием Калинкинский дом. Сама-то она убережется упоминать об этом факте ее биографии, но князь Оленев… В его скромности Анна не сомневалась, но он так глуп, так наивен! Если великая княгиня начнет его расспрашивать… Он так уверен в невиновности Анны, что легко может выболтать все, вот, мол, как судьба несправедлива к бедной девочке! Но ее высочество на этом не проведешь.
Томимая страшными предчувствиями, Анна вдруг разрыдалась. Слезы эти несколько смягчили великую княгиню, и она прекратила свой допрос.
— Если князь Оленев и приходил в мастерскую этого Мюллера, если даже он оказывал тебе знаки внимания и хлопотал за тебя, это вовсе не значит, что ты теперь можешь оказывать у меня ему содействие. Это просто смешно!
И все… кажется, инцидент был исчерпан, но на следующий день, после того, как камердинер Шкурин позвал князя во дворец, встреча его с великой княгиней началась напряженно. И вообще потекла как-то не по тому руслу.
И какой подпоручик не захочет быть поручиком?
— Садитесь, князь. Благодарение Богу, я могу теперь принимать в своих покоях кого хочу… — Екатерина задумалась на мгновенье, — почти…
— Благодарю вас, ваше высочество… Никита сел, спина его неестественно выпрямилась, как на плацу… Черт! Он и не предполагал, что будет так сложно начать разговор. Он предпочел бы беседовать стоя.
Екатерина рассматривала его спокойно и доброжелательно. По-немецки чистоплотная, всегда тщательно, хоть и без претензий одетая, с чистым розовым лицом без каких-либо дефектов, как-то: прыщиков, пятен, отечностей, — она выглядела очень добропорядочной и искренней. Чистоплотность внешняя как бы однозначно предполагает опрятность внутреннюю, душевную, а Никита смотрел на ее алый рот и думал: «Обманщица… Блазница… как сказал бы Гаврила. А может, он сам себя завел в этот самый блазнь, сам ошибся?»
