Амеде Ашар - В огонь и в воду
— Какъ! это вы, маркизъ де Сентъ-Эллисъ!
— Принцесса Маміани!
— Ахъ! милый маркизъ, само Небо васъ посылаетъ!
— Нѣтъ, принцесса, нѣтъ, совсѣмъ не Небо, а развѣ бѣшенство.
Онъ отступилъ шагъ назадъ и, не спуская съ нея глазъ, началъ такъ:
— Осмѣльтесь признаться, зачѣмъ вы ѣдете въ Зальцбургъ? Попробуйте отречься, что не для того, чтобъ встрѣтиться съ графомъ де Монтестрюкъ? Достанетъ-ли у васъ смѣлости сказать, что вы не назначили ему тамъ свиласья?
— Да сознаюсь же, напротивъ, сознаюсь!
— Какъ! сознаетесь? и мнѣ, Гаспару-Генриху-Готфриду де Сент-Эллисъ?…
— Да, безъ сомнѣнья… кому-жь и сознаться, какъ не вамъ, его другу, его лучшему другу?
— Я - другъ его?… никогда! я терпѣть его не могу!
Услышавъ это, принцесса зарыдала и, ломая руки, воскликнула въ отчаяньи:
— Но чтожь со мной будетъ, если вы меня здѣсь бросите?… въ незнакомой сторонѣ, безъ всякой помощи, съ опрокинутой каретой!… Каждый лишній часъ грозитъ ему бѣдой.
— И отлично! пусть попадетъ онъ прямо въ адъ, къ сатанѣ!
— Гуго? да что жь онъ вамъ сдѣлалъ? за что это?…
— Какъ! что онъ мнѣ сдѣлалъ? ну, признаюсь, на такой вопросъ только и способна женщина, да еще итальянка! Что онъ мнѣ сдѣлалъ, этотъ проклятый Монтестрюкъ? да спросите лучше, чего онъ мнѣ не сдѣлалъ?
— Что-жь такое?
— Величайшее преступленіе въ моихъ глазахъ: онъ васъ любитъ!
— Онъ? О! если бъ то Господь далъ, чтобъ такъ было!… тогда дѣла не были бы въ такомъ отчаянномъ положеніи!
Тутъ гнѣвъ маркиза перешелъ всѣ границы.
— Вы жалуетесь, что онъ васъ не любитъ! Какая неслыханная смѣлость! А посланная въ Мецъ записка, въ которой вы говорите такимъ нѣжнымъ языкомъ? А требованье, чтобъ онъ поспѣшилъ въ Зальцбургъ къ предмету своей страсти? Наконецъ самое присутствіе ваше здѣсь, на этой дорогѣ — не лучшее-ли доказательство цѣлой цѣпи предательства и измѣны, которыя бѣсятъ меня и вопіютъ о мщеніи?
Принцесса смотрѣла на маркиза заплаканными глазами.
— Что вы тамъ говорите о мщеніи? сказала она жалобно, никогда вы не съумѣете отомстить мнѣ такъ, какъ судьба уже мститъ… Увы! вы обвиняете Монтестрюка въ любви ко мнѣ, а онъ весь занятъ мыслью — понравиться другой! И для этой-то другой, для графини де Монлюсонъ, я скачу во весь опоръ середи Германіи! Обожаемой его Орфизѣ грозитъ страшная опасность. Я знаю, что лишиться ея — для него хуже, чѣмъ умереть, и вотъ я ѣду спасать ее…
— Вы?
— Да, я! Еслибъ мнѣ сказали прежде, что я сдѣлаю когда-нибудь то, что теперь дѣлаю, — я бы ни за что не повѣрила! Я не обманываю васъ, а говорю, какъ оно есть на самомъ дѣлѣ. Любовь къ вашему другу — не качайте такъ свирѣпо головой, онъ вашъ другъ и будетъ вашимъ другомъ, такъ нужно любовь эта меня совсѣмъ переродила. Я ужь и не знаю, право, что за сердце у меня въ груди. Я вытерпѣла всѣ муки ревности, я плакала, я умоляла, я проводила безсонныя ночи, я томилась по цѣлымъ часамъ, я призывала смерть, не имѣя духу сама искать ея, — и вотъ послѣдствія всего этого! Какая-то неодолимая сила вынуждаетъ меня посвятить ему всю жизнь мою. Мнѣ бы слѣдовало бросить на гибель соперницу, я бы должна была ее ненавидѣть всѣми силами души, отдать ее, беззащитную, такому человѣку, который ни передъ чѣмъ не отступитъ. Нѣтъ! не могу! Дѣло не въ ней, а въ немъ! понимаете?
Маркизъ де Сент-Эллисъ ходилъ взадъ и впередъ по дорогѣ, слушая Леонору, кусая свои усы, пожирая ее глазами, волнуясь между гнѣвомъ и жалостью, но сильнѣй всего поддаваясь удивленью.
— Что вы тамъ разсказываете? вскричалъ онъ наконецъ, вы говорите, что любите его, а онъ васъ не любитъ?
— Къ несчастью, именно такъ.
— Да что онъ, слѣпъ, что-ли, скотина?
— Увы! совсѣмъ не слѣпъ: у него вѣдь есть же глаза для графини де Монлюсонъ!
— И это для нея вы пустились теперь въ путь?
— Вы сами это скоро увидите, если только поможете мнѣ теперь.
— Что же надо дѣлать?
Принцесса подскочила и, взявъ обѣ руки маркиза, сказала въ порывѣ радости:
— Ахъ! я вѣдь знала, что вы меня послушаете и что мой голосъ найдетъ отголосокъ въ вашемъ сердцѣ!
— Я пока ничего еще не обѣщалъ… Объяснитесь, пожалуйста…
— Графиня де Монлюсонъ поѣхала въ Вѣну единственно для того, чтобъ быть поближе къ графу де Монтестрюку…
— Что, развѣ она его тоже любитъ?
— А вы этого не знали?
— Значитъ, весь свѣтъ его любитъ, разбойника?
— Человѣкъ, который желаетъ его только за богатство и за титулъ, рѣшился воспользоваться случаемъ, чтобъ похитить ее…
— Вотъ это очень мило!
— А что совсѣмъ ужь не такъ мило, такъ это — пользоваться беззащитностью одинокой женщины, съ слабостью, довѣрчивостью, чтобъ принудить ее, хоть бы силой, не имѣть другаго прибѣжища, какъ къ состраданію похитителя.
— Тьфу, какая мерзость! ну, моя страсть къ приключеніямъ не доходитъ до такихъ подвиговъ.
— Я никогда въ этомъ не сомнѣвалась…
— А какъ зовутъ этого ловкаго человѣка?
— Графъ де Шиври. Онъ ускакалъ впередъ; онъ ужь теперь, можетъ быть, въ Зальцбургѣ и, повѣрьте, ни передъ чѣмъ не остановится, лишь бы добиться своей цѣли. Именно для того я и собралась вдругъ ѣхать къ ней, чтобъ предупредить, предостеречь ее отъ этого страшнаго Цезаря… чтобъ помочь ей и вырвать у него изъ когтей,
— Вы? этими вотъ маленькими ручками? Хоть вы и принцесса, а все-таки женщина, да еще и одна, что жь вы можете сдѣлать?
— Епископъ зальцбургскій, владѣтельный государь въ своемъ городѣ — мнѣ родственникъ. Я увѣрена, что, по моей просьбѣ, онъ дастъ мнѣ конвой, чтобъ защитить графиню де Монлюсонъ отъ всякаго покушенія. Тогда пусть попробуетъ графъ де Шиври дотронуться хоть до одного волоска на ея головѣ!
— И все это оттого, что Монтестрюкъ ее обожаетъ?
— Да, оттого, что онъ ее обожаетъ.
Принцесса сказала это такимъ нѣжнымъ и печальнымъ голосомъ, съ такой жгучей горестью и съ такой покорностью судьбѣ, что маркизъ былъ тронутъ до глубины души.
Она замѣтила это по его глазамъ и, улыбаясь, какъ мученикъ, котораго коснулся огонь костра и который устремилъ взоры къ небу, она продолжала:
— Не жалѣйте обо мнѣ. Въ этой безпредѣльной преданности, изъ которой состоитъ теперь вся жизнь моя, есть тайная прелесть, какой я прежде и не подозрѣвала. Въ мысляхъ нѣтъ больше ни малѣйшаго эгоизма… дышешь, дѣйствуешь, надѣешься — все для другаго… Очищаешься душой въ этомъ жертвенномъ огнѣ, дѣлаешься лучше… Это, можетъ быть, и не то, о чемъ я мечтала, но это несравненно выше! На Востокѣ, говорятъ, вдовы приносятъ себя въ жертву, чтобъ не пережить любимаго мужа… Почему же христіанкѣ не принести въ жертву любви своей счастью любимаго человѣка? Неужели разбить свое сердце труднѣй, чѣмъ сжечь тѣло? У меня хватитъ на это храбрости и, можетъ быть, мнѣ многое простится въ послѣдній часъ за то, что я много любила.
