Амеде Ашар - В огонь и в воду
Сказавъ это, Пемпренель преважно завернулся въ плащъ и пошелъ дальше.
— Э! да въ этомъ маломъ есть-таки толкъ! проворчалъ Бриктайль сквозь зубы.
Когда былъ назначенъ день отъѣзда, капитанъ побѣжалъ въ трактиръ Вѣнчаннаго Быка. Судя по раздававшимся оттуда пѣснямъ и крикамъ не могло быть никакого сомнѣнья, что вся шайка въ полномъ сборѣ. Онъ засталъ ее, въ самомъ дѣлѣ, пирующею вокругъ столовъ со множествомъ кружекъ и засаленныхъ картъ.
— Вставай! крикнулъ онъ, входя; походъ на завтра, а выступаемъ сегодня ночью. Вотъ вамъ на ужинъ сегодня.
И онъ гордо бросилъ на залитую виномъ скатерть два или три испанскихъ дублона.
Въ отвѣтъ раздалось ура и всѣ встали.
— Вотъ это такъ честно сказано! крикнулъ Пемпренель: деньги цвѣтомъ солнечныя, а вино — рубиновое — съ этимъ можно заполонить себѣ всѣ сердца!…
— Будьте всѣ готовы къ полуночи, продолжалъ капитанъ, и запаситесь оружіемъ и наступательнымъ, и оборонительнымъ. Намъ нужно стать на дорогѣ у людей, провожающихъ одну знатную особу, которую мнѣ поручено доставитъ къ кавалеру, который ее обожаетъ.
— Значитъ, похищеніе? спросилъ Пемпренель. Какъ это трогательно!
— Да, что-то въ этомъ родѣ. Можетъ статься, будутъ тамъ слуги съ задорнымъ нравомъ, которые захотятъ вмѣшаться въ такое дѣло, что до нихъ вовсе не касается.
Великанъ, которому капитанъ сдавилъ такъ сильно кулакъ при первомъ знакомствѣ, бросилъ объ стѣну оловянный стаканъ и совсѣмъ сплющилъ его.
— Я не видалъ еще глотки, которая бы не замолкла когда въ нее всадятъ вершка три желѣза, сказалъ онъ.
— А какъ повалите наземь всѣхъ черезъ чуръ горячихъ и любопытныхъ, продолжалъ капитанъ, — надѣюсь, никто изъ васъ не услышитъ стоновъ и воплей дамы?
— Ну, онѣ вѣдь вѣчно стонутъ…. Мы будемъ глухи и нѣмы, отвѣчалъ Пемпренель.
— Но никто также не коснется ея и рукой!
— Мы будемъ однорукіе.
— А чтобъ никто не жалѣлъ, что пошелъ со мной, то если кто no неловкости лишится жизни въ свалкѣ, его часть изъ приза пойдетъ товарищамъ, а эти могутъ ее пропить или проиграть, какъ сами захотятъ.
— Когда бъ то побольше было мертвыхъ! крикнулъ парижанинъ.
Горожане, которые выходили, покачиваясь, изъ пивоваренъ и изъ кабаковъ добраго города Зальцбурга, могли видѣть середи ночи — пока дозоръ его преосвященства епископа блуждалъ по темнымъ улицамъ — отрядъ всадниковъ, ѣхавшихъ къ предмѣстью правильнымъ строемъ вслѣдъ за командиромъ огромнаго роста, который сидѣлъ прямо и крѣпко въ сѣдлѣ, важно подбоченясь рукой. Гордая осанка его пугала пьяницъ, которые прятались подъ навѣсъ лавочекъ, и ночныхъ воровъ, которые убѣгали сломя голову.
А запоздавшіе честные люди думали, что это ѣдетъ капитанъ со своимъ эскадрономъ, котораго государь ихъ епископъ посылаетъ на помощь къ императору Леопольду, вздыхали о грозящихъ Германіи бѣдствіяхъ, поспѣшали домой и набожно крестились, вспоминая о туркахъ.
Выѣхавъ за городъ, капитанъ д'Арпальеръ смѣло пришпорилъ своего коня и направился въ горы, лежащія на дорогѣ, по которой должна была проѣзжать графиня де Монлюсонъ. Въ этихъ горахъ онъ зналъ отличное тѣсное ущелье, будто нарочно созданное для засады.
XXXI
Коршуны и соколы
Нѣсколько часовъ спустя послѣ выступленія этого молчаливаго отряда, графъ де-Шиври съ гордой улыбкой подавалъ руку графинѣ де Монлюсонъ, садившейся въ карету съ своей теткой, чтобы ѣхать по той же самой дорогѣ. Солнце вставало въ горахъ Тироля и освѣщало ихъ свѣжія вершины. Розовыя облака на небѣ внушали мадригалы Цезарю, который сравнивалъ ихъ нѣжные оттѣнки съ румянцемъ Орфизы и съ ея алыми губками.
— Взгляните, говорилъ онъ, небо улыбается вашему путешествію и утро окружаетъ васъ вѣнцомъ изъ лучей. Не вы ли сами заря, освѣщающая эти поля?
Хотя Орфиза, особенно съ нѣкотораго времени, чувствовала очень мало симпатіи къ высокомѣрной особѣ своего прекраснаго кузена, но все-таки она была женщина и эти любезныя рѣчи пріятно щекотали ей слухъ. Въ веселомъ расположеніи духа она простилась съ живописнымъ Зальцбургомъ, оставшимся за ними въ туманной дали.
Веселости этой однакожь не раздѣлялъ довѣренный человѣкъ, распоряжавшійся ихъ путешествіемъ. Слышанное имъ въ Зальцбургѣ разсказы о свирѣпыхъ татарахъ, грустный видъ пустынной мѣстности — все внушало ему печальныя мысли. Передъ отъѣздомъ, Криктенъ попробовалъ отговорить графиню; она только посмѣялась надъ его страхомъ.
— Ну! сказалъ себѣ честный слуга, теперь мнѣ остается только поручить свою душу святымъ угодникамъ и исполнить свой долгъ, какъ слѣдуетъ.
И онъ смѣло поѣхалъ впередъ въ головѣ поѣзда.
Графъ де Шиври ѣхалъ верхомъ у дверцы кареты и обмѣнивался взглядами и довольными улыбками со своимъ другомъ, кавалеромъ де Лудеакомъ, который восхищался прелестными видами окрестностей. Никогда еще не бывалъ онъ въ такомъ восторгѣ отъ красотъ природы. Вѣковые лѣса, шумящіе водопады, улыбающіяся въ тѣни деревьевъ долины, снѣговыя горы, висящіе на гребнѣ скалъ древніе замки — все это вырывало у него крики удивленія. Стада и хижины его трогали. Онъ не былъ ужь придворнымъ, онъ былъ пастушкомъ. Орфиза, слушая его, улыбалась и сравнивала его съ Мелибеемъ.
— Смѣйтесь, сколько угодно, возражалъ онъ, а я чувствую, что мое сердце расширяется! Богъ съ нимъ съ этимъ воздухомъ, которымъ мы дышемъ въ дворцахъ! Невозможно, чтобъ поѣздка, начатая при такихъ очаровательныхъ условіяхъ, не привела къ чуднымъ результатамъ!… Я, по крайней мѣрѣ, увѣренъ, что счастье ждетъ насъ на поворотѣ дороги!
— Васъ или меня? спросила Орфиза.
— О! счастье будетъ настолько любезно, что обратится прежде всего къ вамъ — и этимъ оно только докажетъ свой умъ.
— А въ какомъ же видѣ оно появится? продолжала Орфиза, забавляясь шуткой.
— Это знаетъ? въ видѣ прекраснаго кавалера или принца прелестнаго, окруженнаго свитой пажей и конюшихъ, который предложитъ вамъ слѣдовать за нимъ въ очарованное царство.
— Гдѣ поднесетъ мнѣ, не правда ли, корону и свое сердце?
— Признайтесь однакожь, графиня, что лучше этого онъ ничего и не можетъ выдумать.
Въ эту самую минуту, когда графиня де Монлюсонъ весело болтала, а дорога углублялась въ горы и въ лѣса, принцесса и маркизъ де сент-Эллисъ узнали, что рано утромъ она выѣхала изъ Зальцбурга.
Забывъ объ усталости, принцесса бросилась во дворецъ епископа, назвала себя стоявшему въ караулѣ офицеру, пробралась въ собственные покой его преосвященства и вышла оттуда, добившись всего, чего хотѣла, т. е. конвоя изъ смѣлыхъ и рѣшительныхъ солдатъ. Ее мучило мрачное предчувствіе.
