Луи Бриньон - Флавий Крисп
В этот миг рядом с ним раздался мягкий голос:
— Ты верен себе! Но позволь заметить, насмешка над Епископом Рима может плохо закончится даже для тебя.
Скапула устремил удивлённый взгляд на центуриона который чуть ранее привлёк его внимание. Тот стоял перед ним с очень серьёзным лицом. Но оно изменилось едва раздался голос сенатора.
— Я просто в растерянности. Неужели Сильвестр ошибся? По его мнению, я ослеп. Однако…мне кажется, будто я всё ещё вижу… собственного сына. Если это действительно ты, Квинт, дай мне знак.
Центурион, или вернее, сын сенатора Квинт Скапула не смог сдержать широкую улыбку. Скапула поманил сына пальцем за собой, одновременно давая знак юному рабу чтобы он усерднее использовал опахало, а затем быстро пошёл в сторону арены с рабынями. Скапула по привычке семенил и жестикулировал руками. Обычно едва ли не каждое его слово подчёркивалось определённым жестом. Руки бездействовали лишь когда он молчал, а это случалось крайне редко:
— Что это за пост, епископ Рима? — спрашивал он у сына с откровенным раздражением. — Жрецам место в храме, а эти ходят по улицам и призывают к смирению и любви. Спрашивается, зачем тогда им нужна власть? К чему это звание, епископ Рима? Христианские священники претендуют на право занять место посредников между людьми и Богами. То есть каждый из них получил отличную возможность облечь свои желания и мысли в волю Богов, а император своим указом придал этому безумию вполне законное основание. И самое неприятное состоит в том, что мы не сможем оспорить эти слова, ибо по понятным причинам не сможем их опровергнуть. Остаётся радоваться за самих христианских священников, которые никак не могут прийти к единому мнению по поводу того, что именно говорит их Бог. Но здесь всё понятно. У каждого свои интересы. И это вселяет надежду.
Скапула остановился у группы людей, которые яростно что- то обсуждали. Завидев сенатора, один из них, с длинными усами и короткой бородой, облачённый в потрёпанный восточный халат, быстро подошёл к нему и подобострастно поклонившись, с почтением произнёс:
— Чем может служить бедный грек великому Скапуле?
— Если хочешь сделать мне приятное Строкл, отдай мне даром ту высокую рабыню с гордым взглядом.
— Ты смеёшься надо мной, доблестный Скапула, — торговец рабами вскинул на него обиженный взгляд, — фессалийка Виталия происходит из очень знатного рода. За неё я получу не меньше пятидесяти солидов.
— Пятьдесят солидов? — насмешливо переспросил Скапула. — Да за такие деньги я могу убить тебя, твою охрану, даже твою семью, а потом забрать рабов даром.
— Это незаконно! — вскричал бледнея торговец рабами.
— Ты кому это говоришь, Строкл? Или твоя глупость не допускает появления законных причин для такого поступка?
— Сорок пять!
— Пожалуй я оставлю твою семью в покое!
— Сорок два!
— Думаю и тебя можно пощадить. А вот с охраной придётся расстаться.
— Сорок солидов моё последнее слово.
— Хитрец, тебе известна моя доброта. По этой причине я дам тебе пятнадцать солидов и не стану никого убивать.
— Двадцать. И ты ещё купишь пять рабынь. Один солид за каждую.
— Можешь гордиться, Строкл, ты единственный кому всегда удаётся одурачить меня.
Скапула достал кошелёк и отсыпал нужную сумму прямо в подставленные ладони торговца рабами. Золото тут же исчезло во внутренних складках. На губах Строкла расплылась довольная улыбка.
— Ты как всегда добр ко мне. Не хочешь посмотреть товар?
— Я не настолько глуп. Веди. Я сам выберу рабынь.
Направляясь вслед за торговцем рабами к арене, Скапула исподтишка бросал взгляды на сына и видел как тот мрачнеет всё больше и больше. Он явно наслаждался этими мгновениями, так как совершенно точно определил симпатию своего сына к этой рабыне.
Всё что касалось пятерых рабынь, не заняло много времени. Они все выглядели одинаково и по сути являлись неким грузом без которого нельзя получить главную добычу. Именно на фессалийке, Скапула и сосредоточил своё внимание. Даже короткий осмотр привёл его в восхищение. Рабыня обладала безукоризненными формами.
Но её нрав был далёк от спокойного. Она едва не укусила Скапулу, когда тот стал осматривать её зубы. Скапула со знатоком дела прошёлся взглядом по стройным ногам. Затем его взгляд остановился на полных грудях.
— Такая родит крепких мальчиков, — пробормотал Скапула и схватив за ворот платья резко дёрнул. Материя треснула, но фессалийка успела прикрыть грудь руками. При этом с её лица не сходило презрительное выражение. Все услышали яростный шёпот:
— Посмеешь тронуть меня ещё раз римлянин, я убью тебя!
— Я слишком стар для неё, — с притворным вздохом произнёс Скапула. Он притворно оглянулся по сторонам.
Заметив сына он поманил его пальцем и громко произнёс:
— Прими мой подарок Квинт. Рабыня твоя. Делай с ней всё, что пожелаешь! Но будь осторожен. У неё есть когти.
Скапула видел, как мелькнула на лице сына радостная улыбка. В который раз он угадывал истинное положение вещей, и в который раз не показывал истинные мотивы своих поступков.
Глава 7
В то время, когда происходили все эти события, человек, о котором так или иначе упоминали все, как в империи так и за её пределами, чувствовал себе хуже самого последнего раба. Несколько последних недель император Константин без конца принимал ванны с горячей водой. Он это делал по совету того же Евсевия. Евсевий находился при особе императора неотлучно. На Константина благодатно действовал голос епископа. Тот без устали возносил молитвы Господу моля его даровать освобождение от болезни. Император был подвержен проказе. О ней знали немногие, ибо Константин всячески скрывал свой недуг. Что не мешало ему прислушиваться ко всем словам единственное значение которых состояло в том чтобы избавить его от этой страшной болезни. Более всего достойными внимания ему показались слова Евсевия о воде. По утверждению епископа вода в сочетание с молитвой очищает и тело, и дух.
Возможно именно эти слова вспоминал император лёжа обнажённым на мраморных ступенях бассейна. Над его головой, впрочем как и во всей бане, поднимались клубы густого пара. Ноги императора были опущены в воду, а тело выше пояса открыто для ухода, коим занимались сразу четверо полуобнажённых рабынь. Ещё две стояли на коленях у его головы и постоянно поправляли подушки на которых она лежала. Рабыня черпали из бассейна горячую воду, и медленно сливали её из Ковшов на грудь императора. Вернее, они сливали её на определённые места. Это были плоские бляшки, покрытые по краям едва заметной чешуей. Именно они и были предметом внимания рабынь. Император часто закрывал глаза, предаваясь ощущениям. И столь же часто бросал взгляд в сторону коленопреклонённого Евсевия. Тот стоял в одном из углов спиной к императору и беззвучно молился.
