Людмила Бояджиева - Чужой
М-М: — Только не пустая должна быть беседа — важная. О главном, о том, что всем знать надо.
Ната: — Эх, это как раз секрет главнейший и есть. Суметь выразить то, что в тебе спрятано. Что в тебе одном храниться, как драгоценность. Но для всех крайне необходимо.(горько усмехается) Это я так раньше думала. Наивная была.
М-М. — И теперь так думай! Всегда. Это правильно! Я хочу суметь сделать так, что бы свое раздать всем! Тогда все поймут, что я хороший и меня будут любить. Так отец Михал сказал.
Ната: — Отвези меня к нему. В деревню Чижи. Хочу в деревню. В Чи–жи, в церковку… там я снова стану хорошая. И меня будут любить.
М-М: — Ты хорошая.
Ната: — Нет, я злая. Ненавидеть научилась. Знаешь что со мной один добрый человек сделал — позвоночник сломал. Вез с вечеринки и перевернул тачку. Платье на мне белое, кружевное, как снег… Все в крови было, как в мясной лавке… С дружком на перегонки на шоссе ралли устроили. Сам, хоть бы хны, а я — калека. Уже две операции были и говорят, надо дальше чинить. Пытаться. Есть методики… не терять надежду. Впереди одни надежды и операции, операции… А бабки знаешь какие? Знаешь какие деньги и кто врачам платит?
М-М: — Родители? Государство?
Ната: — Тот, кто перевернул машину. А вот его я ненавижу больше всех. Ненавижу. Аж пальцы леденеют.
М-М. — Это не правильно — ненавидеть… он тебе плохо сделал и сам мучается. Больше чем ты. Я знаю.
Ната: — Ты случаем, не ангел? Вон глазища какие — жалостливые. Не жалей меня. Были б деньги — иностранные сцецы меня вылечат. А денег у него — на всех хватит.
М-М: — Тебя обязательно вылечат! Иначе нельзя! Ты очень красивая. Я таких не видел. И ты добрая, хотя и богатая. Так редко бывает. Это правда.
Ната, усмехаясь: — Вот экстрасенс — прямо насквозь видишь.
М-М: — Это просто — людей видеть. Надо про них хорошо думать, тогда ошибок будет мало.
Ната: — Теперь понятно, почему у тебя синяки не проходят. Ошибки боком выходят. А скажи, что я сейчас думаю.
М-М: — Ты — светлая. Только на дне темно. И ты в эту темноту сама ныряешь. Себя топишь. Сердишься на себя.
Ната: — Сержусь. Запуталась вся…Злючая, потерянная… (постепенно впадает в истерику) Жить хочу… НЕ ХОЧУ!.. Эх, разве ты поймешь? Я ж нормальная была! Все мужики оборачивались — балдели прямо: богиня! А теперь кто? Обломок! Незачем мне жить! Такой незачем!
М-М пытается взять ее руку: — Неправда! Неправда!
Ната: — И что я перед тобой здесь выступление устраиваю! Что бисер мечу? Кому жалуюсь? Зачем, скажи, зачем ты мне вообще нужен? Чудак недоделанный! Святоша глухонемой! Славная, ах какая славная пара: — урод и парализованная принцесса!
М-М: — Не понял… Ты быстро говорила. Я ничего не понял!
Ната: — Вот и хорошо… Ладно, прощай, добрячок. И не карауль меня больше. Я завтра выписываюсь. (уезжает)
М-М бросается за ней.
Она: — Стоять! Ты мне не нужен. Не–ну–жен!
М-М, держась за сердце: — Не больно… Совсем не больно… Мама говорила, я должен жить с каменным сердцем. Жить глухим — больно. Боли нет, когда сердце каменное. У меня стало каменное. Ты не убила меня.
Ната быстро приближается к нему, хочет обнять, но резко отстраняется и уезжает прочь.
М-М остается один, повторяя: — Не–ну–жен… Ненужен… Живой… Зачем я живой?
СЦЕНА ПЯТАЯ
Чердак. М-М моет окно на чердаке. Заходит компания ребят.
Глеб — говорящий. Старше и важнее других — главный.
Рустам — тот, что был в прологе.
Фарид — подросток с дудочкой из его аула
Глухонемые.
Глеб, осматриваясь: — Шикарно обустроился. Пентхауз намыливаешь. (садится за стол, брезгливо заворачивает липкую клеенку. М-м спешит протереть стол.)
М-М: — Я не буду. Ларек грабить не буду.
Глеб: — Да ладно, забыли. Его уже без нас грабанули лохи поганые. Не нужны нам приключения на жопу. Здесь, Му–му, дело совсем иное. Законное и можно сказать — святое.
Рустам: — Вот пацаненок из аула. Сирота. На дудке в метро играет. Худой, видишь? Деньги у него отбирают. А что он может? У него очки — бинокли! Родился такой, почти ничего не видит.
Глеб: — Уж я этому шкету объяснял, что бы не рыпался. Операцию ему не потянуть, самому не выжить. Ему только с нами общаком держаться. Может и выгребет.
Фарид: — Мне нельзя быть слепым. Сестренка маленькая. Никого больше. Работать надо… Просить хочу… Му–му… Рустам говорит, здесь в ауле на картинке женщина есть, чудеса делает. Отведи к ней. Я веселую песню играть буду. Для всех — радость давать, да? Сильно женщину благодарить.
Глеб: — Вчера по ящику церковь в Чижах показывали. Это ведь там твой спаситель Михаил пашет? Так у него икона чудотворная оказалась. Большая ценность.
М-М: — Есть такая икона. Богоматерь плачет. Когда кому–то особенно тяжело. Батюшка Михаил говорит — заступница за всех скорбящих.
Рустам (объясняет другим): — Заступница — точно! Там история такая вышла. Сын у нее глухой или слепой родился. Его много мучили, убивали совсем. Он научился слышать и видеть душой. Стал богом. Душа лучше ушей и глаз — она всю правду знает. Жалеет… Давно дело было. В старину.
Фарид: — Когда человек мусульманин — русская женщина лечить может?
Глеб: — А это ей без разницы. Человек — человек он и есть.
М-М: — За всех скорбящих заступается.
Глухонемой: — Мы все скорбящие. Жить хотим. Как люди.
Глеб: — А значит, им и помогать. Не на дурь, не на тачку бабки вымаливают. Здоровья просят. Давай Му — Му, собирайся, в церковь поедем.
Заходит Клава: — Это куда снова мальца подбиваете? Чуть под суд не подвели. Вот перед Богом клянусь — по тебе, Глебка, давно нары плачут. Хорошее ли дело — мелкоту да убогих совращать.
Глеб: — Так то давно было — глупый был, одумался. Вот лечением хворых заняться решил. Грехи замаливаю.
Клава: — Лечи, лечи, милок. Только без парня моего орудуйте.
Глеб: — Зря ты так, бабуля. Жалости у тебя нет. Ни к другому, ни к своему. Ты на них посмотри — как им к этой жизни пристроиться — затопчут. На наркоте сгниют. А если уж Бог за такое берется — как надежду не поиметь? Свои же недочеты мужик исправляет. Значит, и твоего Сашку подлечить может. Его, может, давно в Большом театре ждут. Ну хотя бы с одним ухом.
Клава: — От тебя — зараза одна. Мягко стелешь, да жестко спать.
Глеб Му — Му: — Ну че, братан? Едем исцеляться?
М-М: — Сразу нельзя. Я должен у отца Михаила спросить. Он икону бережет. Только хорошим людям показывает.
Рустам: — Так мы ж хорошие!
Глеб Му — Му: — Короче, мычалово, сколько за навод хочешь?
М-м: — Что говоришь!?… Уходи. Все уходите. Вы нехорошо думаете. Вам икона помогать не будет.
Глеб: — Ой, смотри, чувак, ломаешься много. В ментуру только свиснуть — порыщут они и найдут, что надо. Дурь, я думаю, здесь у вас по всем углам затырена. Не отвертишься, чистенький. Подумай. Хорошо подумай.
СЦЕНА ПЯТАЯ
Снова больничный сквер. Моросит дождь. Одиноко сидит в кресле Наташа. Тихо выбирается из мокрых кустов замерзший М-м.
М-М: — Я знал — ты придешь. Всю неделю ждал. (Достает из–под куртки ветку рябины) Смотри, рябина. Красивая, как ты. Радостная.
Ната: — Угу. Спасибо (берет ветку). К профессору Хачатурову на консультацию приезжала. Одна побыть хочу. Одна, понял?! Прощай. Ну, чего застыл? Уходи, а? Прошу же!
М-М: — Нет. Это неправда. Ты не хочешь. Я не уйду….Что он сказал? Профессор?
Ната: — Надежда умирает последней.(истерически смеется, вытирает слезы, собирается уехать)
М-М не пускает: — Ты плачь. Здесь в уголке хорошо. Я тоже… тоже здесь плакал. Когда… (смутился от ее взгляда, меняет тему) Ты сегодня здесь спряталась. А я тебя все равно унюхал. Шел по запаху от самого корпуса (закрыв глаза, принюхивается к ее волосам) Запомнить хочу.
Ната: — Лекарствами провонялась. Больницей, хлоркой, наркозом, клизмами, болью, злостью… Проклятьем своим…
М-м: — От тебя праздником пахнет. Радостью. Весной, сосульками! И еще когда елка, мандарины, звезды, снег блестит и подарки буду. Я всегда елку ждал! Только не всегда получался праздник.
