Рахсивой Мухамеджанов - Суюнчи
— Что, бабушка?
— Принеси чай!
— Хорошо, бабушка.
— Такая умная, такая послушная, — хвалила Бахри внучку.
Пока Салима поднималась с чайником по лестнице, сваты внимательно разглядывали ее.
Салима подошла, вежливо поздоровалась:
— Салям-алейкум!
— Валейкум-салям! — ответила Анзират, не сводя с нее глаз.
Салима поставила чайник на стол и ушла.
— Сколько классов образования? — спросила Анзират у Бахри.
— Институт кончает! — ответила та с гордостью.
— Не девушка, а цветок! — поцокал языком Халмат.
— И образованная… — начала было Мастан, но, увидев недовольный взгляд Анзират, замолкла на полуслове.
Анзират же долго молчала, потом велела:
— Позови другую.
— Большой калым не прошу… — заискивающе проговорила Бахри.
Анзират отрицательно покачала головой.
— Позови другую.
Бахри выглянула в окно, позвала:
— Халима!
— Что, бабушка?
— Принеси чай!
— Хорошо, бабушка.
— Такая умная, такая послушная, — хвалила Бахри и вторую внучку.
Анзират, гордая и непреклонная, долго смотрела на вошедшую Халиму, знаком отпустила ее и спросила:
— Какое у нее образование?
— На первом курсе института занимается, — ответила Бахри.
— Позови другую.
— Неужели плоха? — недоумевала Бахри.
— Сказано, зови другую! — не сдержался Халмат.
Бахри позвала следующую внучку:
— Карима! Принеси чай!
— Хорошо, бабушка.
Пока она поднималась по лестнице, Анзират спросила:
— У нее какое образование?
— Десять классов.
Девушка поставила чайник на стол и ушла.
— Да, она мне больше нравится, — сказала Анзират. — Еще есть?
— Есть еще одна, — нехотя ответила Бахри. — Но учти, у нее всего восемь классов.
— Ничего, позови.
— Назира! Принеси чай!
— Уфф! — недовольно фыркнула Назира. — Чай, чай! Сколько можно?
— Такая непослушная, такая языкастая, — говорила про нее Бахри. — После восьмого класса не захотела дальше учиться.
Назира поднялась на балхану и, даже не поздоровавшись, со злостью поставила чайник на стол.
— Все! Она моя! — сказала довольная Анзират. — А насчет учебы не беспокойся, дальше в моей школе будет учиться.
Обширный зеленый луг, на котором раскинули свои юрты скотоводы, со всех сторон был окаймлен высокими горами.
Увидев пасущихся лошадей, Шермат оживился.
— Турсунбай, я не знаю, как ты относишься к кумысу, но я обожаю! — радостно воскликнул он.
Когда они проходили мимо краснощеких, дородных казашек в белых халатах с бидонами в руках, Шермат не удержался, весело крикнул им:
— Токио-Мокио! Осака-Мосака!
Девушки в ответ захохотали.
— Разве мы уже в Японии? — не понял Турсунбай.
— Во всяком случае, приближаемся! — ответил отец.
…Возле юрты старик-казах, орудуя лопатой, рыл яму.
Шермат, увидев его, подошел ближе. Старик напевал и ни на кого не обращал внимания, продолжая работать.
— Зачем копаешь? — спросил Шермат.
— Хочу и копаю! — не удовлетворил его любопытство старик, едва взглянув.
Шермат постоял немного, затем повернулся и зашагал прочь. Турсунбай не отставал от отца.
Старик вылез из ямы.
— Эй, ты куда?
— Хочу и иду! — оглянулся Шермат.
— Подожди! — остановил его старик и указал на Турсунбая: — Это кто?
— Сын.
— Сын, говоришь? — Старик пристально разглядывал Турсунбая.
— Документ показать? — разозлился Шермат.
— Зачем документ, я же вижу — твоя копия. А он бороться умеет?
— Мой сын все умеет!
— Подожди тогда. Серикбай! Серикбай! — позвал старик внука. — Подойди сюда! — Ои немного отошел назад и опять смерил взглядом Турсунбая. — Правда, твой поменьше… Но ничего! Серикбай, подойди ближе.
Серикбай и вправду был чуть выше Турсунбая и плотнее его.
— Смотри, честно надо бороться, — предупредил Шермат своего сына. — За трусы не цепляйся, мы все-таки в гостях находимся, неудобно.
Старик вынес из юрты домру и, выкрикивая что-то по-казахски, начал настраивать инструмент на какой-то бешеный ритм.
Турсунбай и Серикбай отошли в сторону и, ожидая удобного момента для атаки, стали ходить по кругу. Звуки домры набирали все большую силу.
Вокруг собралась толпа зрителей. Старик все продолжал что-то выкрикивать.
Шермат сказал кому-то рядом:
— Ты ему скажи, пусть не подсказывает, это нечестно.
— Он не подсказывает. Подбадривает.
Наконец Турсунбай и Серикбай схватились. Все замерли. Домра тоже настроилась на какой-то тихий, но тревожный ритм. Турсунбай с силой потянул на себя Серикбая и ногой дал подсечку. Но Серикбай был тяжелее, он устоял.
Шермат не выдержал, подбежал к сыну и стал по-узбекски подсказывать. Но кто-то из зрителей увел его:
— Не надо мешать!
Тут Серикбай выбрал удобный момент, резко поднял Турсунбая и перебросил через себя. Все зааплодировали. Чистая победа!
— Нет, это нечестно! — запротестовал Шермат. — Пусть они еще раз поборются.
Но на него уже никто не обращал внимания. Все стали расходиться.
— С каким лицом я теперь вернусь домой? — ворчал Шермат от обиды.
— Можешь не огорчаться! — сказал Турсунбай. — Все равно тебя домой не пустят!
Турсунбай и Серикбай, оседлав ишаков, гонялись друг за другом. А Шермат и старик-казах сидели возле юрты и пили кумыс.
— Зачем тебе в Японию? — говорил старик. — Разве здесь хуже? Простор! Чистый воздух! Кумыс! Живи у нас,
— Спасибо.
— Ешь мясо, бешбармак попробуй,
— Я ем, Меркенбай, ем.
Жена Меркенбая вынесла еще один бурдюк кумыса.
— Сауле, — обратился к ней Меркенбай. — Знаешь, кто у нас сидит?
— Человек, кто же еще?
— А знаешь, сколько у него детей? Десять! Правильно, Шермат?
Шермат утвердительно кивнул головой.
— И все мальчики! — продолжал восхищаться Меркенбай. — Не то что наш сын. У него всего один ребенок — Серикбай. Видите ли, его величество в городе живет!
— А ты, я вижу, опять кумыс с водкой смешал? — покачала головой жена. — А гостя за что угодно хвали, но не за число детей — их же его жена рожала.
— Она меня из дома выгнала, — печально сообщил чуть захмелевший Шермат. — Насовсем.
— Не расстраивайся, мы тебя здесь женим! — вскинул руку Меркенбай, как и его гость не избежавший воздействия водочно-кумысного «коктейля». Он позвал внука: — Серикбай!
— Что, дед?
— Иди позови тетю Шолпан!
Жена старика вконец рассердилась и, сплюнув, ушла.
Вскоре появилась пышногрудая Шолпан. Ей было лет сорок.
— Меркенбай, ты звал меня? — остановилась она поодаль.
— Звал, Шолпан. — Меркенбай нагнулся к Шермату и шепнул: — Посмотри, посмотри хорошенько. Она тебе нравится?
— А что, она японка?
— Откуда я найду тебе здесь японку? — тихо возмутился Меркенбай. — Конечно, нет! Но ты посмотри, хорошая, правда?
— Ничего.
— Зачем звал? — теряла терпение Шолпан. — Сколько можно ждать?
— А что ты там стоишь? — Меркенбай рукой указал на Шермата: — Познакомься, мой самый близкий друг.
Шермат встал и зачем-то козырнул:
— Шермат.
— Генерал! — добавил пьяный Меркенбай.
— Шолпан, — представилась женщина и засмеялась: — А почему он одет по-граждански, если генерал?
— Он в отставке, — пояснил Меркенбай. — И самое главное — холост.
— Нет, я не генерал. Это моя мама генерал! — сказал Шермат. Вдруг он отвернулся от Шолпан и, потирая кулаком глаза, заплакал.
— Что с тобой? — забеспокоился Меркенбай. — Ты плачешь?
— Да, — ответил Шермат, всхлипывая. — Я плачу.
Шолпан не удержалась — прыснула.
— Ты чего тут хихикаешь? — сказал ей Меркенбай и, когда та, хохоча, удалилась, снова обернулся к Шермату:
— Что случилось? Зачем плачешь?
— Как увидел ее, вспомнил свою жену… — вздохнул Шермат.
— Ты же сказал, что она тебя из дома выгнала. Правильно?
— Правильно.
— А что же тогда плачешь?
— Я ее люблю…
— Ну, тогда вернись к ней, — посоветовал старик. — Зачем и ее и себя мучаешь?
— Я? К ней? Никогда! Пока она сама не придет и не попросит прощения, не вернусь. Я гордый!
— Ничего не понимаю, — развел руками старик. — То говоришь, люблю, то говоришь, пусть прощения просит.
— Что поделаешь, если я такой? — как бы с сожалением сказал Шермат. — Уж таким уродился. Теперь не переделаешь!
Абдулла, оседлав сук орехового дерева, притворился, что читает книгу.
Во дворе, как всегда, возилась старуха Анзират. Она посмотрела на внука. Тот, заметив, сразу уткнулся в книгу.
— Профессор, а профессор! — обратилась старуха к Абдулле. — Будь милостив, скажи, пожалуйста, что читаешь?
